Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

В конце концов спросил Мендл Ицхака:

– Где Ляйхтпус?

Сказал ему Ицхак:

– Не знаю.

– А кто знает?

– Ты знаешь?

Усмехнулся Мендл и сказал:

– Думаешь ты, что нет у меня других дел?

Сказал Ицхак:

– Вижу я, что есть у тебя тут одно дело…

– Ну, и это дело, к примеру, – каково оно, по твоему мнению?

– Я полагаю, что это достаточно ясно для тебя.

Погладил Мендл свою бороду и сказал спокойно:

– Хочешь ты знать мое мнение? Еврей, живущий по закону Всевышнего, помнит всегда то, что заповедано ему в пункте первом «Шульхан Арух», а это: всегда вижу я Всевышнего перед собой.

Бродит Ицхак вокруг барака, отходит подальше и возвращается назад. Кроме Хемдата, нет тут никого, кому можно передать ключ, но ведь Хемдат может вдруг взять и уехать на несколько дней, и если вернется Сладкая Нога, то найдет свой барак запертым, а ключа – нет. Решил Ицхак посоветоваться с господином Оргелбрендом, может быть, тот найдет выход. Пока что, куда бы ни пошел Ицхак, образ Рабиновича встает перед ним. Сидит он у себя в бараке – кажется ему, что Рабинович пришел. Закрывает дверь – выходит убедиться, не идет ли он. Слышит звук шагов – боится, что, может быть, это Рабинович. Не слышит ничего – боится, не ступает ли тот неслышно и не появится ли он вдруг. От страха перед встречей с Рабиновичем решил Ицхак срочно возвращаться в Иерусалим. В спешке отправился он к господину Оргелбренду, чтобы посоветоваться с ним по поводу передачи ключа.

Оргелбренд все еще жил в Немецкой слободе в мансарде Рабиновича. Оргелбренд доволен своей квартирой, и доволен хозяйкой дома, и доволен районом. Когда он возвращается со службы, то входит, садится у окна со своей маленькой трубкой во рту и смотрит на деревья, а вечером надевает свой головной убор и выходит прогуляться с тростью в руке. Что нужно неженатому человеку? Постель и стол. А если ищет он покоя – разве есть покой больший, чем здесь? Здесь нет собраний и заседаний, нет споров и нет скандалов, сидит человек у себя дома и получает удовольствие от всего, от чего можно получить удовольствие.

Со дня, когда видел Ицхак Оргелбренда в последний раз, поседели немного его волосы и стали еще печальнее его глаза. Перемен не произошло у него, но они надвигаются, так как директор АПЕКа решил назначить его начальником филиала. Пока еще Оргелбренд уклоняется, однако поневоле вынужден будет принять назначение: и отказаться невозможно, и муж мачехи нуждается в деньгах на врачей. Есть еще другая причина нужды его, Оргелбренда, в деньгах. Когда он был мальчиком, не выдержал он гнета отца, бежал в город Баруха Цвайринга, родственника. Принял его Цвайринг охотно и поддержал его. Теперь, когда Цвайринг разорился, справедливо будет, если он поможет ему в трудную минуту, да только не знает, каким образом. Если возместить ему расходы – неизвестно, сколько он потратил на него, а если приблизительно, так Оргелбренд не любит приблизительности. А если послать ему деньги в подарок, в этом есть что-то унизительное. Когда рассмотрел Оргелбренд самые разные способы помощи, решил он заключить сговор с Соней – дать ей средства на жизнь, а она напишет своему отцу, что нашла работу и не нуждается в его деньгах. Получится, что не будет у Баруха Цвайринга расходов на Соню. А если она хочет поехать в Берлин, чтобы совершенствоваться в своей учебе, готов Оргелбренд оплатить ей проезд. Как только он придумал это, стал опасаться, что если она уедет, то отдалится от него. Вспомнил он, что с первого дня работы в банке не пропустил ни единого дня и не брал себе отпуска. Теперь возьмет он себе отпуск и поедет с Соней, чтобы помочь ей в дороге и облегчить ей жизнь в Берлине. А в дни, когда школа закрыта, они пойдут в музей и в театр. И пока они – в Берлине, где нет у нее знакомых, кроме него, увидит она все то добро, что он делает для нее, и поймет, что нет у нее в мире никого лучше него. Перестанет она обращать внимание на всех молодых людей в мире и явится с ним к раввину, чтобы встать с ним, с Оргелбрендом, под хупу. Облачается раввин в парадные одежды и ставит им хупу, и такая невероятная отрада… И в храме играет музыка, и весь храм озарен светом множества свечей, и тяжелые дорогие ковры тянутся из храма наружу, и все знаменитые сионисты в Берлине приходят, чтобы принять участие в их торжестве. Потом берет он Соню, и отправляется с нею в свадебное путешествие, и так далее и тому подобное.

Ицхак вступил в сень цитрусовых плантаций и фруктовых садов, которые тянутся до Немецкой слободы, где живет господин Оргелбренд. В домах этих, утопающих в зелени садов и плантаций, нашел Ицхак, наш товарищ, заработок в те времена, когда был полон отчаяния; и здесь гулял он с Соней в те времена, когда казалось ему, что есть у него все. И если она для него уже не существует, так ведь дорожки эти все еще существуют, и совсем близко отсюда – еврейская гимназия. Как-то раз в те дни, когда потемнело у него в глазах от голода, зашел он к знакомому, служившему секретарем в гимназии. Застал его в обществе учителей за чаепитием. Почувствовал тот, что у Ицхака не было ни крошки во рту в тот день, встал и принес ему чай и пироги. Где тот, кто помог ему? Жена его не смогла выдержать жизни в Эрец, и он вернулся с ней в галут. Если бы не нашел он здесь работы, не было бы у него денег на дорогу и он бы остался в Эрец. Теперь, когда он живет за пределами Эрец, дети его растут без Торы, и он горюет о них и о себе. Пройдут годы, и он, быть может, вернется в страну, но место его уже занято другим, а новые вакансии не попадаются каждый день. Что собирается Рабинович делать в Эрец? Владыка мира, воскликнул Ицхак про себя, неужели не избавлюсь я никогда от мыслей о Рабиновиче?