Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

Со временем привык Ицхак к Иерусалиму, и Иерусалим привык к нему. И если днем бьет в голову солнце, прохлада иерусалимских ночей возвращает человека к жизни. Чего стоит только добрый ветер; как только он подует, во всем теле живого существа ощущается легкость и свежесть.

Ицхак – все время в Иерусалиме и знает город и его кварталы. Не найдется ни одного квартала в Иерусалиме, где бы Ицхак не поработал. Здесь – он расписывал стены, а здесь – красил двери; здесь – красил мебель, а здесь – изготавливал вывески для магазинов, как научил его Шимшон Блойкопф. Каждое ремесло связывает мастерового с человеком. Портного – одежда человека, сапожника – его башмаки, парикмахера – волосы на голове человека, и то же самое можно сказать о всех других ремесленниках, о каждом – исходя из его ремесла. Но лучше всего маляру, чье ремесло сводит его сразу с множеством людей одновременно, ведь когда красят стены дома, приходят соседи, ближние и дальние, взглянуть на дело рук мастера. Так Ицхак познакомился с большинством общин: ашкеназов и сефардов, выходцев из Ирака и Туниса, марокканцев и йеменитов, грузин, бухарцев и иранцев, хасидов и митнагедов, образованных людей и представителей средних классов. Иногда Ицхак работает у тех, кто оплакивает разрушение Иерусалима, а иногда работает у тех, кто помогает его разрушать. Иногда он работает один, а иногда нанимает помощника, или же его товарищи зовут его в помощь себе. На одной из праздничных трапез встретился ему тот самый старый маляр, с которым работал Ицхак по приезде в Иерусалим. Старик сильно сдал, но все еще занимался своим ремеслом, так как внук его последовал примеру отца и отправился в Америку ловить свою удачу, а удача не так просто дается в руки, но его мать, и его братья и сестры, и жена его и сын… ведь нечего им есть, и они надеются на него, на старика, и на его руки. Старожилы Иерусалима – странные люди. Люди со всех стран поднимаются и прибывают в Иерусалим, а старожилы Иерусалима покидают Иерусалим. Но Господь, Благословен Он, взыскивает с покидающих город Его и не дает им покоя в другом городе, да только взыскивая с них, он взыскивает и с любящих город Его. Ведь должен был бы такой старик сидеть в бейт мидраше и учить Мишну, а он, наоборот, вынужден еще во много раз тяжелее трудиться.

Вернемся к Ицхаку. Иногда работал Ицхак один, а иногда в артели. Иногда нанимался к кому-нибудь в помощь, а иногда нанимал себе рабочего в помощь. И бывало, что тот самый рабочий был маляром, к которому прежде нанимался Ицхак. Таковы превратности судьбы. Вчера человек – господин над другими, а завтра – работает на других. Иногда красит Ицхак в этом квартале, и иногда красит в другом квартале. Короче, не найдется ни одного района в Иерусалиме, где бы наш друг Ицхак не побывал.

В те дни работал Ицхак в западной части Иерусалима недалеко от Меа-Шеарим и Бейт-Исраэль в Венгерском квартале, насчитывающем около пятнадцати больших домов; в домах этих – триста квартир для семейных учащихся колеля, живут они там бесплатно три года подряд, а иногда и больше, в зависимости от воли филантропа и администрации колеля. Все дома похожи друг на друга: в каждой квартире две комнаты и небольшой уголок, где женщины готовят еду. Большой двор, вымощенный камнем, пролегает между двумя рядами домов – там находится колодец. Как дома похожи один на другой, так и обитатели их похожи друг на друга. Все они – люди солидные, соблюдают заповеди Торы и служат своему Создателю в сытости и достатке. Не прощают они ничего никому ни в делах мирских и ни в делах святых и каждого человека, не похожего на них, преследуют, и позорят, и бойкотируют его, и лишают его халуки и права на развод.

В тот день стояла страшная жара. Ицхак красил снаружи. Солнце разбрасывало огненные искры, и камни двора жгли огнем. Воздух вокруг был белым, как зола в плите, в которой пылает огонь, и водосточные трубы, и железные замки на колодцах с водой, и железные перила ступеней у входа в дома, и выступы, и балконы, и любая вещь, открытая солнцу, пылали. Запах вареного, и печеного, и жареного шел из домов. И запах этот переходил из дома в дом, и из двора во двор, и стоял в воздухе, как если бы все, что варится, и печется, и жарится на огне внизу, варилось, и пеклось, и жарилось бы на огне наверху. И из трех ешив: из ешивы Хатам Софер и из ешивы Ктав Софер и из ешивы Бейт ха-Меир слышится голос Торы, усталый и семикратно повторенный, семикратно повторенный и усталый. И слышится голос чтеца, читающего своим малолетним ученикам.