Эрих Мария Ремарк - Возвращение с Западного фронта (сборник)

– Что желаете пить? – спросил меня русский. Его низкий голос звучал очень тепло.

– Что найдется, то и выпью.

Он принес бутылку коньяку и графин с водкой.

– Вы здоровы? – спросил он.

– Да, – смущенно ответил я.

Он предложил мне папиросу. Мы выпили.

– Видимо, здесь многое кажется вам странным, правда? – заметил он.

– Не сказал бы, – ответил я. – Я вообще не очень-то привык к нормальной жизни.

– Да, – сказал он и, сощурив глаза, посмотрел на испанку. – Здесь, в горах, свой, особый, мир. Он изменяет людей.

Я кивнул.

– И болезнь здесь особая, – задумчиво добавил он. – От нее как-то оживляешься. А иногда даже становишься лучше. Какая-то мистическая болезнь. Она расплавляет шлаки и выводит их.

Он встал, слегка поклонился мне и подошел к улыбавшейся ему испанке.

– Сентиментальный трепач, верно? – сказал кто-то позади меня.

Лицо без подбородка. Шишковатый лоб. Беспокойно бегающие, лихорадочные глазки.

– Я здесь в гостях, – сказал я. – А вы разве нет?

– На это он и ловит женщин, – продолжал он, не слушая меня. – Только на это он их и ловит. И вот эту малышку тоже поймал.

Я промолчал.

– Кто это? – спросил я Пат, когда он отошел от нас.

– Музыкант. Скрипач. Безнадежно влюблен в эту испанку. Так влюбиться можно только в горах. Но она и знать его не хочет. Любит своего русского.

– И я бы на ее месте так.

Пат рассмеялась.

– По-моему, в такого мужчину нельзя не влюбиться. Ты не находишь? – сказал я.

– Нет, не нахожу, – ответила она.

– Ты здесь никогда не была влюблена?

– Не очень.

– Впрочем, мне это безразлично, – сказал я.

– Вот так признание! – Пат выпрямилась. – А я-то думала, что это тебе никак не должно быть безразлично.

– Да я не в таком смысле. Даже не могу объяснить тебе в каком. Не могу потому, что так и не понял, что, собственно, ты во мне нашла.

– Уж это моя забота, – ответила Пат.

– Но ты-то сама это понимаешь?

– Не совсем точно, – ответила она с улыбкой. – Иначе это уже не было бы любовью.

Бутылки с водкой русский оставил на комоде. Я налил себе и выпил несколько рюмок. Царившее здесь настроение угнетало меня. Очень тяжело было видеть Пат среди всех этих больных.

– Тебе тут не нравится? – спросила она.

– Не слишком. К этому нужно привыкнуть.

– Бедненький ты мой, дорогой… – Она погладила мою руку.

– Я не бедненький, если ты рядом, – сказал я.

– А Рита, по-твоему, не очень хороша собой?

– Не очень, – сказал я. – Ты красивее.

На коленях молодой испанки лежала гитара. Девушка взяла несколько аккордов. Потом запела, и мне показалось, что в полумраке вдруг откуда-то появилась и парит неведомая темная птица. Рита пела испанские песни, пела негромко, чуть хрипловатым и ломким, больным голосом. И я не мог понять – то ли из-за этих непривычных и грустных напевов, то ли из-за берущего за душу и какого-то вечернего голоса девушки, то ли из-за теней, отбрасываемых больными, сидевшими в креслах или прямо на полу, то ли, наконец, из-за выразительного, крупного и смуглого лица нашего русского хозяина, – не знаю отчего, но вдруг мне показалось, что все происходящее – не более чем слезное и тихое заклинание судьбы, притаившейся там, за занавешенными окнами, не более чем мольба, крик и страх, боязнь остаться наедине с неслышно подтачивающим тебя небытием.

Наутро Пат, оживленная и радостная, перебирала свои платья.

– Слишком широкими стали… слишком широкими… – машинально бормотала она, стоя перед зеркалом. Потом повернулась ко мне: – Ты привез с собой смокинг, милый?

– Нет, – сказал я. – Не думал, что он мне здесь понадобится.

– Тогда пойди к Антонио. Он тебе одолжит. У вас совершенно одинаковые фигуры.

– А он что наденет?

– Он наденет фрак. – Она прихватила булавкой складку на платье. – Кроме того, пойди покатайся на лыжах. Мне нужно поработать. А при тебе я не смогу.

– Несчастный Антонио, – сказал я. – Я его просто граблю. Что бы мы делали без него!

– Он хороший парень, правда?

– Да, это правда, – ответил я. – Именно хороший парень.

– Не знаю, как бы я обошлась без него, когда была тут одна-одинешенька.

– Не надо вспоминать об этом. С тех пор прошло столько времени.

– Правильно. – Она поцеловала меня. – А теперь иди кататься.

Антонио уже ждал меня.

– Признаться, я и сам догадался, что вы приехали без смокинга, – сказал он. – Примерьте-ка мой.

Смокинг был чуть узковат в плечах, но в общем подошел.

– Завтра повеселимся на славу, – заявил он. – К счастью, вечером в конторе будет дежурить маленькая секретарша. Старая Рексрот ни за что не выпустила бы нас. Ведь официально все это запрещено. Но неофициально мы, разумеется, уже не дети.