Элизабет Джейн Говард - Смятение

По утрам ее мучила тошнота, а порой и действительно тошнило, время она по большей части проводила в постели, но в полдень неизменно, как по часам, над островом в сторону Портсмута пролетал единственный немецкий разведывательный самолет, и все корабли, стоявшие, как она выучилась говорить, на рейде Кауса, палили из всех имевшихся у них зенитных орудий. По самолету не попали ни разу, но грохот поднимали очень сильный, и Майкл велел в таких случаях всегда спускаться в вестибюль. Тогда она надевала пальто и брела вниз, храбро выдерживая вызывающий тошноту запах варящихся лобстеров, долетавший до фойе, в котором стекла от крыши до выстланного плиткой пола неутешно жаловались на пальбу, пока она читала очень старые номера «Иллюстрэйтед Ланден ньюс». Минут через пятнадцать самолет улетал. Тогда она возвращалась в номер и иногда собирала вещи и шла в ванную. Она стала пугаться одиноких обедов в отеле и обычно уходила в город, в кондитерскую, где продавали сдобные булочки и очень сытные корнуэльские слоеные пироги из сплошной картошки с луком. Довольно быстро ей стало нечего читать, но в городе нашелся книжный, и она часами перебирала там книги, против чего владельцы, похоже, не возражали. Она читала романы Этель Мэннинг, Дж. Б. Стема, Уинифред Холтби и Сторма Джеймсона, а однажды нашла подержанную книжку Мэнсфилда Парка. Это походило на неожиданную встречу с давним другом, и, не в силах устоять, она купила ее. После этого скупила все остальные, несмотря на то что у нее дома в Суссексе имелась вся подборка. Книги Парка занимали и успокаивали ее больше других, и она прочла их все по два раза. Когда она писала Стелле, почти все письма были о том, что она читала. «Между прочим, я беременна!» – написала она в конце одного из писем. Восклицательный знак был призван придать фразе воодушевление. Она думала было написать Стелле, как относится к этому, о том, чем стала теперь для нее жизнь, но, как выяснилось, такое было для нее слишком сложно. Ведь это значило отнестись ко всему серьезно, она же чувствовала, что все слишком запутанно, и вообще была во всем не уверена, так что не стоило и пытаться. К тому же она опасалась, что все прояснится настолько, что ей, возможно, станет невыносимо. Пока она играла роль (а она была влюблена в Майкла: только взгляните, до чего невыносимы его ежеутренние уходы и как она практически часы считает до его возвращения), было бы чем-то вроде предательства говорить, что жизнь ей представляется трудной или скучной. «Умные люди никогда не скучают, – обронила как-то Ци в Хаттоне во время их медового месяца. – Вы согласны с этим, Пит?» И Судья ответил, что скука подразумевает некоторую тупость. Она же никогда не должна быть тупой.

К середине ноября корабль Майкла был готов, и Ци с Судьей приехали в Каус переночевать, поскольку с утра леди Циннии предстояло спустить судно на воду. В отеле забронировали номера, и Майкл отпросился со службы, чтобы встретить паром в Райде.

В Королевском яхт-клубе устроили парадный обед – совершенно грандиозный, поскольку Ци была знакома с адмиралом, бывшим членом клуба, и адмирал пригласил всех.

– Малышка Луиза, душечка! Великолепно выглядите. Пит привез вам список для чтения.

За обедом ели ненавистного лобстера, и Майкл с неиссякаемым воодушевлением рассказывал о своей посудине. «Жду не дождусь момента, когда ее увижу!» – воскликнула Ци, и Луиза заметила, что Майкл прямо-таки купается в ее восторге. Обнаружилось, что адмирал, которого чета Стори звала Бобби, не собирается присутствовать на спуске, однако под конец вечера Ци уговорами заставила его дать обещание прибыть.

Но на следующее утро Луиза, помимо особенно сильного приступа тошноты, почувствовала, что у нее болит горло и поднялась температура.

– Бедненькая моя! Впрочем, тебе лучше побыть в постели. Нельзя допустить, чтобы ты разболелась. Я попрошу прислать тебе что-нибудь на завтрак.

Ждать пришлось долго, наконец прибыл чай в обжигающем металлическом чайнике, два жестких подгоревших тоста и кусок ярко-желтого маргарина. Чай отдавал металлом, а на тост и смотреть-то было неприятно. Ну это ж все чересчур! Именно тогда, когда действительно что-то происходит, ей нельзя пойти, она обречена на еще один изматывающий день в одиночестве, только хуже обычного, потому что чувствует себя так плохо. Она встала с кровати, чтобы сходить в туалет: леденящее кровь развлечение, поскольку в спальне не топили. Она надела шерстяную кофту, какие-то носки и вновь улеглась в постель, прихватив аспирин, принесший ей сон.