Висенте Бласко-Ибаньес - Мертвые повелевают

Съ корзиночкой въ рукахъ, дѣвушка стояла у края тротуара, внимательно разглядывая любопытныхъ, восхищаясь высокими домами и террасами кофейныхъ. Бѣлая, румяная, она не отличалась обычной грубостью крестьянокъ. Ея черты грворили объ изяществѣ, выхоленной аристократки – монахини, о блѣдной нѣжности молока и розы, оживляемой ослѣпительной бѣлизной зубовъ и робкимъ блескомъ глазъ изъ – подь платка, похожаго на монастырскую току.

Хаиме, изъ инстинктивнаго любопытства, подошель къ отцу и сыну. Повернувшись спиною къ дѣвушкѣ, они погрузились въ созерцаніе витрины. Это была ружейная лавка. Оба ибисенца, со сверкающими глазами и жестами благоговѣйнаго восхищенія, разглядывали одинъ за другимъ выставленные предметы, словно чудесныхъ идоловъ. Мальчикъ въ экстазѣ наклонилъ впередъ свою маленькую мавританскую голову, какъ будто намѣреваясь просунуть ее за стекло.

– Fluxas… Отецъ, Fluxas! – восклицалъ онъ изумленно, какъ человѣкъ, встрѣтившій неожиданнаго друга, – указывая отцу на пистолеты Лефошê.

Оба восхищались невѣдомымъ оружіемъ, чудеснымъ произведеніемъ искусства: ружьями безъ видимыхъ замковъ, карабинами съ репитиціей, пистолетами съ обоймами, расчитанными на много выстрѣловъ. Вотъ, что изобрѣтаютъ люди! Вотъ чѣмъ пользуются богачи!.. Эти неподвижные предметы казались имъ живыми, надѣленными злой душей и безграничнымъ могуществомъ. Они должны убивать сами: ихъ хозяину нечего и трудиться прицѣливаться.

Фигура Фебрера, отраженная въ стеклѣ, заставила отца быстро повернуть голову.

– Донъ Чауме!.. Ай, донъ Чауме!

Онъ очумѣлъ отъ изумленія и радости: схвативъ за руки Фебрера, онъ едва не палъ передъ нимъ на колѣни и, дрожа, говорилъ. Они намѣревались отправиться къ дону Хаиме и поджидали на Борне, пока онъ встанетъ. Ему извѣстно, что сеньоры ложатся поздно. Какое счастье видѣть его!.. Здѣсь atlots: пусть полюбуются на сеньора. Это донъ Хаиме: это баринъ. Десять лѣтъ онъ не видалъ его, но, все равно, признаетъ его среди тысячи людей.

Смущенный бурными изъявленіями любви крестьянина и почтительнымъ любопытствомъ дѣтей послѣдняго, выстроившихся передъ нимъ, Фебреръ не могъ припомнить. «Добрый человѣкъ» догадался объ этомъ по его растерянному взгляду. На самомъ дѣлѣ, не узналъ? Пепъ Араби, изъ Ибисы… Но это еще мало говоритъ: на островѣ только шесть – семь фамилій, и Араби называлась четвертая часть жителей. Нужно больше пояснить: Пепъ изъ Кана Майорки.

Фебреръ улыбнулся. Ахъ, Канъ Майорки! Бѣдное помѣстьѣ въ Ибисѣ, гдѣ онъ мальчикомъ прожилъ годъ: единственное наслѣдство матери. Двѣнадцать лѣтъ, какъ Канъ Майорки ему не принадлежало. Онъ продалъ его Пепу, отцы и дѣды котораго воздѣлывали участокъ. Тогда у него еще имѣлись деньги. Но къ чему ему земля на далекомъ островѣ, куда онъ никогда вновь не пріѣдетъ? И со щедростью благодушнаго гранда онъ уступилъ ее дешево Пепу, сдѣлавъ расчетъ на основанін традиціонной арендной платы и назначивъ большія сроки для взносовъ; эти взносы, когда настали потомъ дни нужды, неоднократно являлись для него источникомъ нежданной радости. Уже давно Пепъ выплатилъ свой долгъ, эти крестьяне продолжали называть его бариномъ и, теперь при видѣ его, чувствовали себя какъ – бы передъ лицомъ высшаго существа.

Пепъ Араби представилъ свою семью. Atlot'a была старшей. Ее звали Маргалида: настоящая женщина, хотя всего ей стукнуло шестнадцать лѣтъ. Атлотъ, почти мужчина, насчитывалъ всего тринадцать. По примѣру отца и дѣдовъ, онъ хотѣлъ – бы обрабатывать землю, да отецъ предназначалъ его въ Ибисскую семинарію, благо грамота давалась ему. Землю станетъ воздѣлывать хорошій, работящій парень, который женится на Маргалидѣ. Уже многіе на островѣ ухаживали за нею; какъ только они вернутся домой, онъ устроитъ festeigs, традиціонное сватовство, и она выберетъ себѣ мужа. Пепетъ призванъ къ болѣе высокой долѣ: онъ сдѣлается патеромъ и, отслуживъ мессу, поступитъ въ полкъ или поѣдетъ въ Америку, какъ нѣкоторые Ибисенцы: они добывали тамъ денегъ и посылали своимъ отцамъ для покупки земли на островѣ. Ай, донъ Хаиме! И какъ идетъ время!.. Онъ видѣлъ сеньора почти ребенкомъ, когда тотъ жилъ одно лѣто съ матерью въ Канъ Майорки. Пепъ научилъ его владѣть ружьемъ, охотиться на птичекъ. Помнитъ ваша милость? Онъ тогда собирался жениться; еще живы были его родители. Потомъ они свидѣлись однажды въ Пальмѣ, для продажи имѣнія (великая милость, которой никому нельзя забыть), и теперь, – вотъ онъ уже почти старикъ, съ дѣтьми, такими же высокорослыми.