Айн Рэнд - Идеал (сборник)

– Спокойной ночи, – шепнула она.

– Спокойной ночи.

Она протянула ему руку. Неторопливо и нерешительно он поднес ее ладонь к губам, легким и почтительным жестом прикоснувшись к мягкой и прозрачной, бело-голубой коже…

В здании воцарилась тяжелая тишина, тишина толстых ковров, мягких штор и забывшихся во сне людей. Тяжелая тишина властвовала и над раскинувшимся за окном городом, тишина опустевших мостовых и темных домов. Дитрих фон Эстерхази лежал на тахте, скрестив руки под головой, и глядел в окно. Последнее красное пятнышко еще дышало, дрожало и прыгало на углях в камине. В темноте он мог видеть трепещущее красное отражение его в забытом ею на столе бокале. Он вдыхал тень ли, призрак ли благоухания ее духов, до сих пор окружавший его.

Беспокойным движением он повернулся на кушетке. И натянул дорожное одеяло повыше, поближе к плечам. А потом закрыл глаза. Посреди темных волн, ходивших под его веками, которые он постарался поплотнее зажмурить, плясала блестящая точка, светлое пятно на черном шелке, прятавшем под собой твердую молодую грудь.

Он открыл глаза. В комнате было темно. В затаившихся в черных углах тенях он угадывал длинную, обтягивающую блузу, спускающуюся на стройные бедра.

Чтобы не вскочить, он вцепился в подлокотник кушетки.

Он закрыл глаза. И все равно видел ее ходящей по комнате, видел расправленные плечи, видел стройные ноги, видел четко и точно каждое движение ее руки, подносившей бокал к губам.

Он смахнул прядь волос с взмокшего лба.

Он уткнулся лицом в подушку, чтобы не ощущать этот запах вдруг ставших ненавистными духов… чтобы не ощущать все еще сохранявшей тепло подушки, на которой она сидела.

Он вскочил, неуверенно ступая, подошел к столу, нащупал в темноте свой бокал, наполнил его до краев, так что жидкость побежала на его дрожащие пальцы, потом на стол и со стола, так что он услышал тяжелую капель, глухо ударявшую в ковер.

Он выпил все сразу, запрокинув голову. А после стоял, сжимая в руке пустой бокал, мрачно сводя к переносью брови, не отводя взгляда от закрытой двери.

Он возвратился на кушетку, точнее упал, сбросив одеяло на пол. Он задыхался.

Что ему до того, что будет потом? Зачем ему беспокоить себя размышлениями о том, что она подумает о нем? Он видел только черный атлас, мягкий, блестящий, округлый. На губах его все еще горело прикосновение этой белой кожи. Что ему до всего этого?

Встав на ноги, ровно и упрямо ступая, он пошел к закрытой двери. И настежь распахнул ее.

Кей Гонда лежала одетой на его постели, одна рука ее свисала, белея в темноте. Она рывком подняла голову, и он угадал тени глаз на бледном пятне лица. Она ощутила его зубы, впивающиеся в мякоть ее руки.

Она отчаянно сопротивлялась, мышцы ее были тверды и резки, как у зверя.

– Молчи, – шепнул он охрипшим голосом, уткнувшись в ее горло. – Ты не можешь звать на помощь!

Она не стала звать…

Он лежал притихший, вялый и утомленный. Глаза его привыкли к темноте. Она засмеялась – внезапно, негромко, страшно. Он не отводил от нее глаз. Теперь она не была хрупкой святой, смотревшей на него спокойными, полными неизвестных глубин глазами. Блестевшие в полутьме губы были приоткрыты. Глаза наполовину прикрывали веки. Она превратилась в ту беспечную и легкомысленную женщину, какой он видел ее на экране. Рука ее тихо провела по его лбу. Ласка эта была оскорблением.

Потом она встала. Он видел, как она собирала свою одежду, как быстро и молча одевалась.

– Куда ты собралась? – спросил он.

Она не ответила.

– Куда ты идешь?.. Тебе нельзя… Ты не можешь выйти из отеля… разве ты не знаешь, что это опасно?.. И куда ты можешь пойти?..

Она словно не слышала.

И он вдруг почувствовал, насколько слаб его голос, что у него нет сил шевельнуться, что слова его бесполезны. Царящая за окном тьма медленно вползала в его комнату, в его мозг, в наступившее утро.

Он не пошевелился, когда она направилась к двери. А потом услышал, как открылась и закрылась за ней дверь.

Не пошевелился он и тогда, когда услышал удалявшийся по коридору ее смех, громкий и беспечный.

«Дорогая мисс Гонда!

Это письмо адресовано вам, однако я пишу его себе самому. Быть может, оно даст ответ на то, что я не могу понять, хотя и должен бы знать. Существует слишком много вещей, которых я не понимаю. Иногда мне кажется, что я из тех людей, которым не следовало бы родиться. Это не жалоба. Я ничего не боюсь, и мне ничего не жаль. Я просто встревожен, и мне нужно знать.