Айн Рэнд - Идеал (сборник)

– А вы уверены, – прошептала она, – вы уверены в том, что нуждаетесь во мне?

– Ответ вам известен, – ответил Дитрих фон Эстерхази, – завтра.

Он стоял перед ней, глаза его пылали.

– Я сказал уже, что сегодня вы спасли жизнь. Так оно и было. Я был готов свести с ней счеты. Но не теперь. Не теперь. Теперь мне есть за что бороться. Нам надо бежать – нам обоим. Бежать прочь отсюда, бежать в такое место, где когти общества не дотянутся до нас. Я не хочу ничего другого, кроме как служить вам. Служить в качестве простого рыцаря, как служили мои предки. Увидев меня, они позавидовали бы мне. Ибо мой Святой Грааль находится здесь. Реальный, живой, достижимый. Но и тогда они могут ничего не понять. Никто не поймет. Все останется между мной и тобой. Все будет только для нас.

– Да, – шепнула она, не отводя от него глаз, открытых, доверчивых, покорных, – только для тебя и меня.

Он вдруг улыбнулся, широко, заразительно блеснув зубами, и проговорил самым серьезным тоном:

– Надеюсь, я не испугал тебя своим ужасно серьезным тоном. Пожалуйста, прости меня. Ты дрожишь. Тебе холодно?

– Немного.

– Я зажгу очаг.

Подбросив несколько поленьев в мраморный камин, он чиркнул спичкой и нагнулся, наблюдая за тем, как крепнут и поднимаются выше язычки пламени.

Кей Гонда поднялась и, заложив руки за голову, пересекла комнату, а когда их взгляды соприкоснулись, оба они улыбнулись, как будто бы очень давно знали друг друга.

Взяв в руки бокалы, Дитрих фон Эстерхази подошел к столу.

– Вы позволите? – спросил он.

Она кивнула.

Он наполнил бокалы. Кей Гонда сняла жакет, бросила его на кресло, взяла бокал. Она стояла, чуть покачиваясь, возле противоположного от него края стола, опираясь одним коленом на мягкий подлокотник низкого кресла, тонкие плечи ее казались еще более нежными под черным атласом длинной блузы со строгим стоячим воротником. Он едва ли не ощущал прикосновение ее грудей, прикрытых блузкой, одним только тонким и блестящим черным шелком.

Она подняла бокал длинными тонкими пальцами и чуть отпила, немного запрокинув назад голову, отчего светлые волосы рассыпались по черным плечам. Потом она опустила бокал. Он залпом осушил свой и заново наполнил.

– Ты боишься аэропланов? – спросил он с улыбкой. – Потому что нам придется путешествовать долго-долго.

– Ужасно боюсь.

– Ну что же, тебе придется привыкать к ним. Я позабочусь об этом.

– Но ты не будешь слишком строгим со мной?

– Буду.

– Видишь ли, у меня тяжелый характер. И тебе придется обеспечивать меня шоколадом. Обожаю шоколад.

– Всего одну плитку в день.

– И не больше?

– Безусловно, нет.

– На мне просто горят чулки. За день приходится менять по четыре пары.

– Тебе придется научиться штопать их.

Кей Гонда лениво прошлась по комнате с бокалом в руке, словно бы ощущая себя дома. Дитрих фон Эстерхази снова наполнил свой бокал и остановился возле камина, наблюдая за ней. Она не спешила. Тело ее чуть откинулось назад. Под черной длинной блузкой была заметна игра каждого мускула. Он спросил:

– И ты все время теряешь перчатки и носовые платки?

– Все время.

– Так не пойдет.

– Не пойдет?

– Не пойдет.

– Еще я часто теряю кольца. С бриллиантами.

– Ну, от этой привычки, безусловно, придется отказаться. Терять можно кольца с жемчужинами, ну, быть может, с рубинами. Но только не с бриллиантами.

– А как насчет изумрудов?

– Не знаю, надо подумать.

– Ну, пожалуйста!

– Нет, обещать не могу.

Опустившись на кушетку, стоявшую возле камина, Кей Гонда вытянула ноги к огню, ее изящные ступни окрасил багрянец. С бокалом в руке он опустился на пол и скрестил ноги, язычки пламени заморгали в бокале. Они говорили, быстрыми искрами роняя слова, и смеялись – негромко и радостно.

Где-то далеко внизу часы пробили три раза.

– Ох, а я и не думал, что уже так поздно, – проговорил он, вставая. – Должно быть, ты устала.

– Да, очень.

– Тогда пора спать. Немедленно. Располагайся в моей спальне. Я останусь здесь на кушетке.

– Но…

– Никаких но. Мне будет удобно. Прошу сюда. Ты можешь воспользоваться какой-нибудь из моих пижам. Хорошо сидеть на тебе она не будет, однако, увы, от ночи осталось уже немного. A нам придется рано вставать.

У двери спальни она остановилась, подняла свой бокал и сказала:

– До завтра.

– До завтра, – ответил он, поднимая свой.

Она стояла возле двери, изящная, хрупкая, лицо ее оставалось спокойным, невинным, юным, и губы на нем казались губами святой.