Айн Рэнд - Идеал (сборник)

Дитрих фон Эстерхази слушал, но отвечал ли он, не знал ни он сам, ни Лало. Пустой бокал стоял возле его локтя, однако он не стал заказывать второй, хотя Лало тихо расправлялась уже с третьим.

Блестящий джентльмен похлопал его по плечу, Лало лениво кивнула ему, джентльмен с хохотом поделился какой-то, только что услышанной шуткой, и Лало рассмеялась, обнажив мелкие жемчужные зубки, a Дитрих фон Эстерхази улыбнулся, глядя в пространство.

Затем он бросил двадцатидолларовую кредитку бармену и отвернулся, не дожидаясь сдачи. За его спиной бармен рассыпался в мелких торопливых поклонах.

– Что мне в тебе нравится, Рикки, – шепнула Лало, прижимаясь к его руке по пути в гардеробную, – так это манера, в которой ты тратишь свои деньги.

Дитрих фон Эстерхази улыбнулся. А когда он улыбался, тонкий рот его, не открываясь, становился длиннее, нижняя губа чуть выступала, a на бледных впалых щеках появлялись глубокие, полные иронии морщинки. Шапку золотых волос, голубые с серебристым отливом глаза дополняло высокое и прямое, словно вычерченное тело, созданное для мундиров и смокингов.

В гардеробе он подал Лало ее накидку, и белый мех горностая мягкими ленивыми складками лег на ее плечи.

Потом они покачивались на мягких подушках его «Дюзенберга» [9], и Лало выпрямила ноги в крохотных атласных туфельках, и опустила темную, надушенную головку на его плечо.

– Жаль, что я проиграла эти деньги, – лениво шепнула она. – Хотя и небольшие, между прочим.

– Не о чем жалеть, моя дорогая. Рад, что ты получила удовольствие от вечера.

На плечи Дитриха фон Эстерхази вдруг обрушилась огромная усталость; руки его бессильно повисли между колен, и у него не было силы поднять их.

Автомобиль плавно подкатил к двери высокого и аккуратного здания с позолоченной, неярко освещенной прихожей, видневшейся за стеклянной дверью.

– Что такое? Ты привез меня домой? – спросила Лало, морща небольшой носик. – А ты не хочешь взять меня с собой? Чтобы я могла пожелать тебе спокойной ночи?

– Не сегодня. Ты поняла меня?

Пожав плечами, она поплотнее закуталась в горностаевую накидку. После чего вышла из автомобиля, бросив через плечо:

– Ладно, позвони мне когда-нибудь. Я отвечу – если будет настроение.

Дверь закрылась, и машина рванулась вперед. Дитрих фон Эстерхази откинулся на спинку сиденья, не поднимая повисших между колен ладоней.

Выйдя к двери отеля «Беверли-Сансет», он обратился к шоферу:

– Джонсон, завтра вы не будете мне нужны.

Он не намеревался произносить эти слова; однако, сказав их, понял, почему это сделал.

Он торопливым шагом пересек длинное фойе, покачивая зажатой под локтем тросточкой. Оказавшись наверху, в своем номере, где круги неяркого света рисовались на мягком ковре, a длинные шторы как будто бы поглощали все шумы, доносившиеся из оставшегося далеко внизу города, он надел темную домашнюю куртку, подошел к столу, на котором его ожидал хрустальный графин и пребывавшие в безупречной чистоте бокалы, взял в руку один из них, подумал и поставил обратно. Подойдя к окну, он раздвинул шторы и застыл в неподвижности, разглядывая огни, мигавшие над молчанием спящего города.

Все произошло так внезапно, и теперь дальнейшее было абсолютно ясно. Он не намеревался выписывать этот чек; но несколько часов назад у него были проблемы, целая куча проблем, на решение которых у него просто не оставалось сил; но теперь он был свободен после одного-единственного удара, который не хотел наносить.

У него были и другие долги: счет из отеля, счет за новый «Паккард-Лало», счет от портного, счет за бриллиантовый браслет, подаренный Хьюджетт Дорси, счет за последний устроенный им прием – потом кокаин ныне дорог, – еще за соболиную шубу для Лоны Вестон. И хотя в недавние месяцы Дитрих фон Эстерхази неоднократно повторял себе эти слова, теперь он впервые отчетливо понял, что у него больше ничего не осталось.

В последнюю пару лет он как-то смутно, неосознанно понимал это; однако состояние в несколько миллионов не может исчезнуть без ряда завершающих конвульсий; всегда находилось нечто такое, что можно было продать или заложить; всегда находился некто, у кого можно было занять. На сей раз состояние его пребывало в смертном покое, в жутком молчании нескольких сотен долларов в каком-то банке, в закрытых сейфах депозитов и в неоплаченных счетах. Наутро граф Дитрих фон Эстерхази получит приглашение для объяснений по поводу выдачи неправильного чека. Он не ответит на это приглашение. Графу Дитриху фон Эстерхази осталось жить всего одну ночь.