Мэри Уэстмакотт - Разлука весной

К Тони всегда было крайне трудно подступиться. Он всегда был таким рассеянным, таким молчаливым и, не переставая добродушно улыбаться, поступал всегда так, как ему нравилось. Тони никогда не любил ее так, как, по ее мнению, должен любить сын. Он явно больше был привязан к отцу.

Джоан вспомнила, как Тони в семь лет посреди ночи вошел в комнату, где спал Родни, и спокойно заявил:

– Папа, я, кажется, съел поганку, потому что у меня очень сильно болит живот, и мне кажется, что я умру. Я пришел, чтобы умереть с тобой.

На самом же деле грибы тут оказались ни при чем. Это был приступ аппендицита, мальчику сделали операцию. Но Джоан все-таки удивилась, что ребенок пошел к Родни, а не к ней. Гораздо естественнее было бы позвать маму.

Да, у Тони было много недостатков. Он ленился в школе. Отставал в спортивных состязаниях. И хотя он был очень симпатичным мальчиком и Джоан с гордостью водила бы его везде с собой, ему, похоже, никогда не хотелось никуда идти, и он завел гадкую манеру растворяться в пространстве в тот самый момент, когда Джоан его искала.

– «Защитная окраска» – так, помнится, называла эту его способность Эверил. Тони со своей защитной окраской намного умнее нас.

Джоан не вполне понимала, что это значит, но ей это причиняло какую-то необъяснимую боль…

Джоан взглянула на часы. Не стоит бродить и перегреваться на солнце. Надо возвращаться в гостиницу. Утро прошло прекрасно – никаких случайностей, никаких неприятных мыслей, никакой агорафобии…

Какой-то ехидный голос внутри заметил: «Ты говоришь как больничная медсестра. Кем ты себя считаешь, Джоан Скюдамор? Инвалидом? Психически нездоровым человеком? И с какой стати так гордишься собой и вместе с тем ощущаешь такую усталость? Разве есть что-то исключительное в том, что ты приятно и нормально провела утро?»

Джоан вернулась в гостиницу и с радостью увидела, что к обеду для разнообразия подали консервированные груши.

Поев, она легла.

До чая можно спать…

Но спать не хотелось. Голова была ясной и свежей. Джоан лежала с закрытыми глазами, но все мышцы были напряжены, словно она чего-то ожидала… какого-то нападения.

Надо расслабиться, говорила себе Джоан, надо расслабиться. Но она не могла расслабиться. Нервы натянуты, сердце бьется, в голове теснятся неясные предчувствия.

Все это ей что-то напоминало. Она покопалась в памяти, и наконец на ум пришло верное сравнение – приемная зубного врача.

Ожидание чего-то очень неприятного, попытки переубедить себя, не думать об этом, и ощущение того, что каждая минута приближает тяжкое испытание…

Но какого испытания она ждет?

Что должно случиться?

Ящерицы, думала она, все ушли обратно в свои норы… потому что приближается гроза… затишье перед бурей… ожидание… ожидание…

Боже мой, мысли опять путались.

Мисс Гилби… дисциплина… духовное уединение…

Отшельничество! Медитация. Что-то типа повторения Ом… Теософия? Буддизм?

Нет, надо следовать своей религии. Размышлять о Боге. О любви к Богу. Богу… Отцу нашему на Небесах…

Или о своем собственном отце с его квадратно подстриженной, медного цвета бородой, глубокими проницательными голубыми глазами и любовью к тому, чтобы все в доме приводить в порядок. Доброжелательный поборник строгой дисциплины – таким был ее отец, типичный отставной адмирал. И мать – высокая, худая, рассеянная и неряшливая, с беззаботной щедростью, заставлявшей людей даже тогда, когда она их раздражала, находить ей всевозможные оправдания.

Мать приходила на вечеринки в разных перчатках, в помятой юбке, в шляпке, криво приколотой к копне чугунного цвета волос, радовалась и ничуть не стыдилась того, что в ее наряде что-то не в порядке. А адмирал всегда сердился на дочерей, а не на жену.

– Почему вы не можете присмотреть за матерью? Как вы допускаете, чтобы она ходила в таком виде! Я не терплю бездельниц! – гремел он.

И три девочки смиренно отвечали:

– Да, папа, – а потом говорили друг другу: – Все хорошо, но мама и вправду невозможна!

Джоан, конечно, очень любила мать, но эта любовь не заслоняла от нее того факта, что на самом деле ее мать была очень утомительной женщиной, – полное отсутствие порядка и последовательности едва ли искупалось ее веселой беззаботностью и добросердечием.

Джоан поразилась, когда, разбирая бумаги матери после ее смерти, наткнулась на письмо от отца, написанное в двадцатую годовщину их свадьбы.

«Я глубоко опечален, моя милая, что не могу быть сегодня с тобой. В этом письме я хотел бы сказать тебе о том, что все эти годы означала для меня твоя любовь и что ты мне теперь дороже, чем когда-либо прежде. Твоя любовь – это благословение моей жизни, и я благодарен Богу за это и за тебя…»