Мэри Уэстмакотт - Разлука весной

– Я знаю, папа умрет! Я знаю – и тогда мы останемся одни во всем мире. Я не смогу этого вынести. О, я не смогу этого вынести!

Эверил опять вздохнула, с отвращением переводя взгляд с безумно рыдающей сестры на тихо плачущую мать.

– Что ж, – сказала она, – если я больше ничего не могу сделать…

С этими словами она спокойно вышла из комнаты. В точности как и должна была сделать Эверил.

Эту ужасную сцену Джоан не вспоминала много лет.

Конечно, все это легко понять. Потрясение, вызванное болезнью отца, загадочный диагноз «нервный срыв». Детям всегда надо переложить вину на кого-то другого. Вот они и сделали из матери козла отпущения, потому что она подвернулась под руку. Потом Тони и Барбара извинились. Эверил, по-видимому, не считала, что ей есть за что извиняться, и, возможно, с ее точки зрения, это так и было. Бедный ребенок не виноват в том, что она действительно, похоже, родилась без сердца. Да, пока Родни не было дома, Джоан чувствовала себя глубоко несчастной. Дети ходили мрачными, огрызались и по возможности старались не попадаться ей на глаза. Джоан полагала, что причина этого крылась в ее собственном состоянии. Она знала, что все трое ее нежно любят. Кроме того, они находились в трудном возрасте – Барбара еще училась в школе, Эверил исполнилось восемнадцать лет. Тони проводил бо`льшую часть времени на соседней ферме. Джоан злилась на то, что мальчик вбил себе в голову эту глупую идею, а мягкосердечный Родни поддержал его. Боже мой, думала Джоан, как же тяжело, что именно мне всегда приходится делать все неприятные вещи. В школе мисс Харли есть такие хорошие девочки, так почему Барбара должна дружить с какими-то странными особами? Надо ясно дать ей понять, что она может приводить сюда только тех своих подруг, которых я одобряю. И тогда, я полагаю, опять будут слезы и она станет дуться. Эверил, конечно, мне помогать не станет, а я терпеть не могу ее глумливый тон. Для посторонних людей он звучит просто чудовищно.

Да, думала Джоан, воспитание детей – неблагодарное и трудное дело.

Этого никто по-настоящему не ценит. Надо обладать тактом и добродушием. Точно знать, когда надо проявить твердость, а когда уступить. Ни один человек толком не знает, что мне пришлось пройти, когда заболел Родни. Джоан слегка поморщилась: эта мысль напоминала ей о язвительном замечании доктора Маккуина, что в любом разговоре рано или поздно кто-нибудь скажет: «Никто не знает, через что я прошел в то время». Все тогда засмеялись и согласились, что это истинная правда.

Что ж, думала Джоан, шевеля пальцами ног в туфлях, чтобы вытрясти песок, но в данном случае все действительно так. Никто не знает, через что она тогда прошла, даже Родни.

Потому что, когда Родни вернулся домой, все встало на свои места: дети снова были веселыми и добродушными, как всегда. В доме опять воцарились покой и мир. А значит, все дело было в том, что они беспокоились. Она, тревожась за Родни, теряла самообладание, а дети становились раздражительными и жестокими. Но в общем, им пришлось тогда туго, и она не могла объяснить, почему на ум приходят такие события, приходят именно сейчас, когда хочется приятных, а не тяжелых воспоминаний.

Все началось – с чего же это все началось? А, с попыток вспомнить стихи. Хотя едва ли, подумала Джоан, можно вообразить что-либо более нелепое, чем бродить по пустыне и декламировать стихи! Это не имело смысла, потому что все равно здесь никого нет.

Ну и что, уговаривала она себя, не надо поддаваться панике. Все это глупости, просто нервы…

Она быстро повернулась и пошла назад, к гостинице.

Она просто силой заставляла себя не бежать.

Что такого страшного в том, чтобы быть одной? Ничего. Может, она страдает – как это называется? Не клаустрофобия – это боязнь замкнутого пространства, а здесь наоборот. Слово начинается на «А». Боязнь открытого пространства.

Все можно объяснить с научной точки зрения.

Но научное объяснение, хотя и утешало, в данный момент по-настоящему не помогало.

Легко сказать самой себе, что все вполне логично и разумно, но трудно контролировать странные обрывки мыслей, которые возникают у тебя в голове и снова прячутся, как ящерицы в норы.

Мысль о Мирне Рэндольф, думала она, похожа на змею, а все остальные – на ящериц.

Открытое пространство – а она всю свою жизнь жила в коробке. Да, в коробке с игрушечными детьми, игрушечными слугами и игрушечным мужем.

Нет, Джоан, что ты говоришь – разве можно быть такой глупой? Твои дети вполне настоящие.