Олдос Хаксли - Время должно остановиться

Мозг Себастьяна снова заволокло тьмой, ступор разнообразили только легкое головокружение и приступы тошноты. Ему сейчас больше всего хотелось оказаться в постели. Отчетливо и серебристо часы отбили полчаса.

– Половина одиннадцатого, – объявил Юстас. – Время, время и еще половинка времени. У невинности и красоты нет врагов злее, чем время. – Он громко отрыгнул. – Именно за это я так люблю шампанское – оно оказывает на человека столь поэтическое воздействие. Все пятьдесят лет бессистемного чтения поднимаются отрыжкой на поверхность. O lente, lente currite, noctis equi! [47] Из Овидия: «Медленно, медленно бегите, ночные кони!» Метафора относится к быстротекущему времени.

O lente, lente… Как на похоронах, черные лошади медленно двигались сквозь туман. И Себастьян вдруг понял, что подбородком уперся себе в грудь. Он вздрогнул и очнулся.

– Вера! – продолжал говорить его дядя. – Они никак не могут обойтись без веры. Им вечно необходим некий бессмысленный идеал, который заслонил бы их от реальности и заставил бы вести себя как полоумных. И посмотрите на уроки нашей истории! – Он глотнул еще бренди и сделал глубокую затяжку сигарой. – Сначала они верят в единого Бога, а не в троицу Газообразных Позвоночных. Только в одного. А что потом? У них появляется папа, священная курия, Кальвин и Джон Нокс. Засим начинаются религиозные войны. Но вот Бог им надоедает, а войны и бойни теперь разгораются во имя гуманизма. Гуманизма и прогресса, прогресса и гуманизма. Между прочим, ты читал «Бувара и Пекюше»?

С некоторой задержкой Себастьян очнулся от комы, чтобы успеть сказать «нет».

– Какая книга! – воскликнул Юстас. – Бесспорно, лучшее из всего, что создал Флобер. Это одна из величайших философских поэм в мире. И возможно, последняя, которая написана. Прежде всего потому, что после «Бувара и Пекюше» уже нечего больше добавить. Данте и Мильтон просто пытаются оправдать Провидение Господне. А вот Флоберу действительно удалось проникнуть к самому корню проблемы. Он оправдывает провидение Факта. Демонстрирует, как Факты воздействуют не только на людей, но и на Бога тоже. Причем не только на Бога в виде Газообразного Позвоночного, но и на все остальные продукты дебильной человеческой фантазии, куда входит и наш старый добрый друг неизбежный прогресс. Неизбежный прогресс! – повторил он. – Осталась всего одна неизбежная битва, которая приведет к уничтожению капиталистов, или коммунистов, или фашистов, или христиан, или еретиков, – и мы получим его: Золотой Век Будущего. Но надо ли говорить, зная истинную природу вещей, что будущее попросту не может быть золотым? По той простой причине, что никто и ничего не получает даром. За бойни тоже всегда приходилось расплачиваться, а цена такова, что воцарившееся после бойни положение совершенно исключало достижение той цели, ради которой бойня замышлялась. И это относится к любым, самым кровавым революциям. Точно так же приходится расплачиваться за всякое заметное продвижение вперед в техническом или организационном смысле, причем в большинстве случаев дебет примерно совпадает с кредитом. Хотя бывают и исключения, когда баланс не сходится. Так случилось, например, с введением всеобщего образования, с появлением радио или этих треклятых аэропланов. Прогресс стал шагом не вперед, а назад и вниз. Назад и вниз, – повторил он и, вынув изо рта сигару, откинул голову, разразившись продолжительным хриплым смехом. Но затем смех неожиданно оборвался, и крупное лицо исказилось гримасой боли. Юстас приложил ладонь к груди.

– Изжога, – сказал он, мотая головой. – Вот в чем проблема с белым вином. Мне пришлось полностью отказаться от рейнвейна и рислинга, но иногда даже шампанское…

Лицо Юстаса опять скривилось, он закусил губу. Боль постепенно отступила. Не без труда он поднялся со своего удобного места на софе.

– К счастью, – добавил он с улыбкой, – нет почти ничего не подвластного щепотке бикарбоната натрия.

Он сунул свою соску в рот, вышел из гостиной, пересек вестибюль и свернул в короткий коридор, в конце которого располагалась полуподвальная туалетная комната.

Предоставленный самому себе, Себастьян тоже встал, вынул пробку из бутылки бренди и слил обратно то, что еще оставалось в его бокале. Потом он выпил содовой воды и почувствовал себя заметно лучше. Подойдя к одному из окон, он приподнял гардину и выглянул наружу. Ярко сияла луна. На фоне неба кипарисы возвышались черными плотными обелисками. Ниже стояли на пьедесталах бледные, вечно жестикулирующие статуи, а еще гораздо дальше и совсем уже внизу сияла ночными огнями Флоренция. Вне всякого сомнения, в этом городе существовали свои трущобы, подобные задворкам Кэмден-Тауна, а на углах стояли свои шлюхи в голубом, царили вонь, тупость, отчаяние, приниженность. Но здесь, где сейчас находился он, торжествовали порядок и размеренность, все было исполнено значения и красоты. Это был тот кусочек мира, в каком только и могло жить нормальное человеческое существо.