Мигель де Унамуно - Туман

– Пришел ради меня, но привела его канарейка. Не донимаю. Уж лучше бы ты говорила на эсперанто, как дядя Фермин.

– Он приходил ради тебя, это молодой человек приятной наружности, статный, хорошо воспитанный, неглупый, а главное – богатый, дорогая, богатый.

– Не нужно мне его богатство, я работаю не для того, чтобы продаваться.

– Кто говорит об этом, злючка?

– Хорошо, тетушка, хорошо, пошутили – и хватит.

– Ты его увидишь, малышка, увидишь и переменишь свое мнение.

– Ну уж этому не бывать!

– Не зарекайся, может, еще придется напиться этой водицы.

– Пути провидения неисповедимы! – воскликнул дон Фермин. – Бог…

– Послушай, – перебила его жена, – как это у тебя совмещается с анархизмом? Я тебе говорила это уже тысячу раз. Если никто не должен управлять, зачем тогда бог?

– Я анархист мистический, жена, ты это слышала от меня тоже тысячу раз, мистический. Бог не управляет, как это делают люди. Бог – тоже анархист. Он не управляет, а…

– А повинуется, так, что ли?

– Верно сказала, верно. Сам бог просветил тебя. Подойди ко мне.

Он взял жену за руки, посмотрел ей в лицо, сдул со лба белые завитки волос и добавил:

– Сам бог вдохновил тебя. Да, бог повинуется.

– Только в теории, не так ли? А ты, Эухения, оставь глупости, для тебя это прекрасная партия.

– Я тоже анархистка, тетушка, но не такая, как дядя Фермин, без мистики.

– Ну, мы еще посмотрим! – закончила разговор тетка.

«Ах, Орфей, Орфей! – говорил уже дома Аугусто, давая песику молоко. – Я сделал великий, решительный шаг: я проник в ее очаг, в ее святилище. Ты знаешь, что такое решительный шаг? Ветры судьбы гонят нас, в все наши шаги – решительные. Наши шаги? Или не наши шаги? Да, мой Орфей, мы идем по дикому, заросшему лесу, без тропинок. Тропинку прокладывают наши ноги шагая наудачу. Некоторые думают, что их ведет звезда: меня же ведут две звезды, две звезды-близнецы. Звезда – это только проекция тропинки на небо, проекция случайности.

Решительный шаг! Скажи, Орфей, разве есть необходимость в боге, в мире, в чем бы то ни было? Почему что-то должно существовать? Не думаешь ли ты, что идея необходимости – это лишь высшая форма, которую в нашем сознании принимает случайность?

Откуда взялась Эухения? Она мое создание или я ее создание? Или же мы создали взаимно друг друга: я – ее, а она – меня? Но, разве все целое не создано каждым единичным явлением, а единичное – целым? И что такое созидание? Что такое ты, Орфей? Что такое я?

Мне часто приходило в голову, Орфей, что меня нет, и я бродил по улицам, воображая, будто люди меня не видят. А иногда мне чудилось, что люди видят меня не таким, каким я вижу себя, и в то время, как мне кажется, будто я шагаю весьма прилично, чинно, на самом деле я, сам того не зная, паясничаю, а прохожие смеются и издеваются надо мной. С тобой такого не случалось, Орфей? Хотя нет, ты ведь еще молод, и у тебя нет жизненного опыта. Кроме того, ты собака.

Но скажи мне, Орфей, разве собаки никогда не представляют себя людьми? Ведь люди иногда воображаю!? себя собаками.

Что за жизнь у меня, Орфей, что за жизнь, особенно с тех пор как умерла мама! Каждый час приходит подгоняемый прошедшими часами; ведь мне неведомо будущее. Сейчас, когда я его начинаю смутно различать, мне кажется, оно превратится в прошлое. Эухения стала для меня почти воспоминанием. Эти дни, уходящие в прошлое, этот вечный день, уходящий в прошлое… растворяется в тумане скуки. Сегодня – как вчера; завтра – как сегодня. Посмотри, Орфей, посмотри на пепел, оставленный отцом…

Вот он, символ вечности, Орфей, грозной вечности. Когда человек остается один и отводит взор от будущего, от мечты, ему открывается ужасающая пропасть вечности. Вечность – это но будущее. Когда мы умираем, смерть поворачивает нас лицом вспять по пашей орбите, и мы отправляемся назад, к прошлому, к тому, что было. Так без конца мы разматываем клубок нашем судьбы, уничтожая все бесконечное, создавшее нас в вечности, мы движемся в ничто, никогда его не достигая, ибо оно никогда не существовало.

Под этим потоком нашего существования в глубине течет другой поток в обратном направлении: здесь мы движемся от вчера к завтра, а там от завтра – к вчера. Судьба наша ткется и распускается одновременно. II иногда До нас доносятся дуновения, запахи и даже таинственные шумы из этого другого мира, из этого нутра нашего мира. Нутро истории – это противоистория, процесс, обратный тому, который мы знаем. Подземная река течет от моря к роднику.