Хуан Гойтисоло - Цирк

– К нам приходит и хорошее, и дурное. Встречаются и миллионеры, сорящие деньгами, и самые что ни на есть нежелательные лица.

– Послушайте, – сказала красная как помидор Флора, не в силах больше сдерживаться, – на днях под вечер на Пасео…

Сбивающимся голосом она принялась рассказывать о нападении, которому подверглась. Представители власти, опешив, молчали. Мигнув уполномоченному, донья Кармен дала ему понять, что было бы неосторожно ей прекословить.

– Поистине невероятный случай, – сказал он, когда Флора закончила свой рассказ. – Вы не имеете представления, кто это мог быть?

– Ни малейшего, – полыхая, как заря, прошептала Флора. – Когда мой друг отправился искать его, он уже исчез.

– Следовало бы усилить охрану в этом районе, – дипломатично заметил алькальд, чтобы спасти положение. – Из других источников до меня дошли сведения о некоторых сходных случаях.

– Бедной Флоре всегда страшно не везло, – многозначительно сказала Эльвира.

– Кажется, с некоторых пор, – с нажимом произнесла разгневанная донья Кармен, – все проходимцы в городе сговорились не давать ей проходу.

– Если так пойдет и впредь, не знаю, до чего мы докатимся, – сказал дон Хулио.

– Можно подумать, что бог лишил нас своего покровительства, – заключил падре.

Затем явился секретарь с текстом речи, и все вышли на улицу.

Помост возвышался в начале Кубинской улицы, на том самом месте, где власти вручают букет победителю этапа всеиспанских велосипедных гонок. По распоряжению доньи Кармен в центре большого ковра, спускавшегося с помоста, был укреплен национальный флаг. Позади, колеблемые ветром, вздрагивали на флагштоках другие флаги.

Старики в ровном строю ждали перед помостом. Один из них, стоявший с левого края, казалось, играл роль распорядителя. Подойдя ближе, Элиса узнала его: это был капитан Паланка, ветеран африканской войны. Представители благотворительного центра держали плакат с надписью «Чествование престарелых граждан Лас Кальдаса». С балконов домов свисали яркие полотнища. На тротуаре толкались любопытные, глазея на происходящее.

Приглашенные рассаживались справа от помоста на специально поставленных для них деревянных стульях. Элиса незаметно отошла от группы своих приятельниц и стала на тротуаре среди зрителей. Отсюда она видела в профиль неподвижных стариков, залитых рыжим солнцем. Одни держали бумажные флажки. Другие украсили лацканы кокардами. Публика вокруг нее начинала терять терпение. Люди тихо переговаривались:

– Они стоят уже больше часа…

– На таком солнцепеке… Непонятно, как они выдерживают…

– Ничего, жизнь их закалила.

– Недаром говорят: чем человек старше, тем он выносливее…

Затем в дверях Отеческого приюта появился уполномоченный в сопровождении священника и доньи Кармен, Публика на тротуаре и на балконах зааплодировала.

– Смотри, вот он идет.

– Кто?

– Уполномоченный.

Капитан Паланка нервно поглаживал свои белые напомаженные усы. Как всегда по праздникам, на его груди красовалась целая коллекция медалей. Он стоял навытяжку перед помостом, и черты его лица излучали энергию. Когда уполномоченный приблизился, капитан обвел товарищей своим стеклянным взглядом.

– Равняйсь! – крикнул он зычным голосом. – Смир-рно!..

Старики повиновались с поразительной расторопностью. Окруженный молчанием разинувшей рот толпы, негнущийся, как кукла, капитан вышел навстречу уполномоченному. Произошел обмен рукопожатиями, встреченный новым взрывом аплодисментов.

Капитан склонился и поцеловал руку священнику и донье Кармен. Аплодисменты вспыхнули снова. Затем он по-братски обнял секретаря.

Уполномоченный поднялся на трибуну, за ним последовали сопровождавшие его лица. Капитан застыл в позиции «смирно» и с помоста отдал команду своим товарищам:

– Воль-но!..

Мгновенное исполнение стариками команды вызвало новый взрыв энтузиазма. Почти одновременно с этим флаги, всего несколько минут назад безжизненные и поникшие, вновь затрепетали в небе, как бы тоже включившись в чествование. Уполномоченный уселся в кресло посреди помоста. Человек в синем костюме поставил перед ним микрофон. Разворачивая бумагу, которую он достал из кармана, уполномоченный, казалось, выжидал, когда стихнут аплодисменты.

Сцепив узловатые руки, виновники торжества неподвижно ждали. Мало-помалу тишина завоевывала великодушную благосклонность публики. Еще слышались отдельные выкрики, отдельные голоса. Затем наступило напряженное молчание, все словно замерло. Точно из какой-то невероятной дали заговорил микрофон: