Элизабет Гаскелл - Север и Юг

– Эх! – сказал он, когда они встретились. – Кто бы мог подумать, что старый джентльмен умрет во сне. Когда мне рассказали о его смерти, силы покинули меня, так что в тот момент любой ребенок мог бы сбить меня с ног соломинкой. «Мистер Хейл? – спросил я. – Тот священник?» – «Да», – сказали мне. «Значит, ушел хороший человек, – ответил я. – Возможно, самый лучший на земле. Вряд ли кто-нибудь заменит его!» Недавно я приходил к вам, чтобы передать мои соболезнования, но те женщины на кухне сказали, что ты заболела. И ты действительно не похожа на саму себя. Говорят, ты собираешься стать знатной дамой в Лондоне?

– Только не знатной, – с едва заметной улыбкой ответила Маргарет.

– Ладно. Пару дней назад Торнтон сказал мне: «Хиггинс, ты видел мисс Хейл?» – «Нет, – ответил я, – там целая стая женщин не пускает меня к ней. Но я могу подождать, если она заболела. Мы с ней давно уже знаем друг друга, и она не будет сомневаться, что я сожалею о смерти ее отца, пусть даже мне не удалось прорваться к ней, чтобы сообщить об этом». Тогда он сказал: «У тебя осталось мало времени, приятель, чтобы повидаться с ней. В пятницу мисс Хейл увезут из Милтона – даже без ее согласия. К ней приехало много родственников. Они заберут ее с собой, и мы больше не увидим красавицу Маргарет». – «Хозяин, – сказал я, – если мне не удастся увидеть мисс Хейл до отъезда, то после Троицы я отправлюсь в Лондон. Я все равно попрощаюсь с ней, несмотря на всех ее родственников». Благослови тебя Господь. Я знал, что ты придешь к нам. Чтобы ублажить хозяина, я притворился, будто бы верю, что ты уедешь из Милтона, не повидавшись со мной.

– Вы совершенно правы, – ответила Маргарет. – Вы давно меня знаете и относитесь ко мне по справедливости. Не забывайте меня. Даже если в Милтоне все вычеркнут мое имя из памяти, помните обо мне… и о моем отце. Вы знаете, каким добрым он был. Послушайте, Хиггинс. Вот его Библия. Я сохранила ее для вас. Мне больно расставаться с ней, но я знаю, что он был бы рад, если бы она досталась вам. Я уверена, вы позаботитесь о ней. Возьмите ее как память о нем.

– Милая девушка, даже если бы это были каракули дьявола и ты попросила бы меня прочитать их ради тебя и твоего отца, я выполнил бы эту просьбу. Что такое, красавица? Я не собираюсь брать от тебя деньги. Что ты задумала? Мы же добрые друзья. Между нами не должно быть звона монет.

– Это для детей, – торопливо сказала Маргарет. – Для детей Бушера. Они в них нуждаются. Вы не вправе отказываться от денег, подаренных им. Лично вам я не даю ни пенни, поэтому не думайте, что они для вас.

– Ладно, девушка! Могу лишь сказать: «Благослови вас Бог! Аминь!»

Маргарет была рада, что тишина, царившая в особняке на Харли-стрит, пока Эдит восстанавливалась после родов, дарила ей отдых и покой, в которых она так нуждалась. За это время она привыкла к тем внезапным переменам, которые произошли в ее жизни в течение двух последних месяцев. В одно мгновение она оказалась в покоях роскошного дома, куда лишь изредка проникали отголоски каких-либо тревог или забот. Хорошо смазанные шестеренки механизмов повседневной жизни крутились с деликатной плавностью. Миссис Шоу и Эдит почти ничего не требовали от Маргарет после ее возвращения в их особняк. И она думала, что с ее стороны было бы неблагодарно втайне считать своим домом хелстонский пасторат или маленький милтонский коттедж, память о которых была связана с воспоминаниями о ее мятущемся отце, больной матери и повседневных домашних заботах.

Эдит не терпелось поскорее поправиться и сделать спальню Маргарет удобной и уютной, наполнив комнату всевозможными милыми безделушками, которыми изобиловали ее собственные комнаты. Миссис Шоу и ее служанка занялись восстановлением гардероба Маргарет и доведением его до статуса элегантного разнообразия. Капитан Леннокс был спокоен, добр и воспитан. Он ежедневно проводил с женой час или два в ее гардеробной, около часа играл с маленьким сыном, а затем – если только не был приглашен на званый ужин – развлекался в своем клубе. Прямо перед тем, как Маргарет насытилась тишиной и покоем, и прежде чем она начала чувствовать уныние и тоску, Эдит вернулась к ведению хозяйства и вовлекла ее в прежний круг обязанностей, где ей нужно было наблюдать, восторгаться и постоянно находиться под управлением кузины. Она с радостью взяла на себя роль секретарши, отвечая на записки и письма, напоминая Эдит о назначенных встречах и развлекая ее, когда та, оставшись без светских забав, начинала изображать из себя больную матрону.