Мария Башкирцева - Мария Башкирцева. Дневник

Я недовольна собой сегодня вечером и не знаю, за что именно.

16 августа

Съехалась толпа соседей и соседок – все сливки здешних благословенных мест. Одна из дам была в Риме, любит древности и имеет дочь, которая не произносит ни слова. Совершенно неожиданно явились три амура: судебный следователь, нотариус и секретарь. Дядя уже семь лет мировой судья и постоянно имеет дело с этими чиновниками.

Через два года он будет статским советником и сгорает нетерпением получить орден.

Я надела голубое шелковое платье и восхитительные башмачки.

Все эти господа не раздражали меня, как, бывало, запыленные жители Ниццы, а заставили меня только смеяться от чистого сердца, они не посмели даже приблизиться ко мне, и мы любовались друг другом на расстоянии.

20 августа

Я уехала вместе с Полем, который отлично служит мне. В Харькове пришлось ждать два часа. Там был дядя Александр. Несмотря на мои депеши, он был изумлен при виде меня. Он говорит мне о беспокойстве отца, о его опасениях, что я к нему не приеду. Отец постоянно присылал за депешами, которые я писала дяде, чтобы знать, где я.

Словом, величайшее желание видеть меня как можно скорее, если не из любви ко мне, то из самолюбия.

Дядя Александр бросил несколько камней в его огород, но моя политика – оставаться нейтральной. Он достал мне карету, или, вернее, представил мне жандармского полковника Мензенканова, который уступил мне свою.

Я хорошо себя чувствую на родине, где все знают меня или моих. Нет этой двусмысленности в положении: можно ходить и дышать свободно. Но я не желала бы жить здесь – о, нет, нет!

В шесть часов утра мы были в Полтаве. На станции – ни души. Приехав в гостиницу, я пишу следующее письмо (резкость часто удается):

«Приезжаю в Полтаву и не нахожу даже коляски. Приезжайте немедленно, я жду вас в 12 часов. Не могли даже встретить меня прилично. Мария Башкирцева».

Едва успела я отправить письмо, как в комнату вбежал отец. Я бросилась к нему в объятия с благородной сдержанностью. Он был, видимо, доволен моей внешностью, так как первым долгом с поспешностью рассмотрел мою наружность:

– Какая ты большая! Я и не ожидал! И хорошенькая; да, да, хорошо, очень хорошо, право.

– Так-то меня принимают, даже коляски не прислали! Получили вы мое письмо?

– Нет, я только что получил телеграмму и примчался. Я надеялся поспеть к поезду, я весь в пыли. Чтобы ехать скорее, я сел в тройку молодого Э.

– А я написала вам недурное письмо.

– Вроде последней депеши?

– Почти.

– Хорошо, да, очень хорошо.

– Уж я такая: мне нужно служить.

– Так же, как и я; но, видишь ли, я капризен, как черт.

– А я как два.

– Ты привыкла, чтобы за тобой бегали, как собачонки.

– За мною должны бегать, иначе ничего не добьешься.

– Нет, со мной так нельзя.

– Как вам угодно.

– Но зачем обращаться со мной как со стариком. Я еще живой, молодой человек!

– Прекрасно, и тем лучше.

– Я не один. Со мной князь Мишель Э. и Павел Г., твой кузен.

– Так позовите же их.

Э. – совершенный фат, страшно забавный и смешной, низко кланяющийся, в панталонах втрое шире обыкновенных и в воротничке, доходящем до ушей. Другого называют Пашей; фамилия его слишком замысловатая. Это сильный малый, с каштановыми волосами, хорошо выбритый, с русской фигурой – широкоплечий, искренний, серьезный, симпатичный, но мрачный или очень занятой, я еще не знаю.

Меня ждали с невыразимым любопытством. Отец в восторге. Его восхищает моя фигура: тщеславному человеку приятно показывать меня.

Мы были готовы ехать, но пришлось ждать прислугу и багаж, чтобы отправиться с полной торжественностью. Ехали карета, запряженная четверкой, коляска и тарантас молодого князя с бешеной тройкой.

Мой родитель смотрел на меня с удовольствием и употреблял всевозможные усилия, чтобы казаться спокойным и даже равнодушным. Желание не выражать своих чувств в его характере.

На половине дороги я пересела в тарантас, чтобы мчаться, как ветер. В 25 минут мы сделали 10 верст. За две версты от Гавронцев я опять села к отцу, чтобы доставить ему удовольствие торжественного въезда.

На крыльце встретила нас княгиня Э., мачеха Мишеля и сестра моего отца.

– Посмотрите-ка, – сказал отец, – какая она большая… и интересная, не правда ли? А?

Надо полагать, что он доволен мною, если решился на такое излияние при одной из своих сестер (но эта очень милая).

Управляющий и другие пришли поздравить меня с благополучным приездом.