Александр Дюма - Могикане Парижа

– Минута, когда я перестану любить вас, Регина, – отвечал молодой человек с той же печальной торжественностью, – будет моей последней минутой, потому что моя любовь и моя жизнь живут одним и тем же дыханием! Вы спасли меня от отчаяния, в которое меня ввергла эта эпоха сомнений и всеобщего отрицания! Стоя на краю пропасти всеобщего отрицания, роковая глубина которого привлекает наше юношество, я считал искусство навсегда погибшим для моего отечества и бросился в бессмысленный омут, в котором убивают свою жизнь люди моих лет; я отказался от работы, готов был бросить в окно палитру и кисти, отказаться от силы, данной мне Богом: я чувствовал, как исчезала во мне энергия, как уходила она на опасную деятельность или таяла в апатическом безделии! Но я встретил вас, и с этой минуты я возвратился к жизни, я уверовал в мое искусство. С этой минуты я поверил в счастье, будущность, славу, любовь, так как ваша разумная доброта открыла мне самого себя. Не только всю мою любовь, Регина, но и всю мою жизнь готов я посвятить вам.

– Сохрани меня Бог сомневаться в вас, мой друг! – отвечала Регина, лицо которой покрылось краской горделивой радости. – Я так же уверена в вашей любви, как вы должны быть уверены в моей.

– В вашей?.. Я? – вскричал Петрюс.

– Да, Петрюс, – подтвердила спокойно Регина, – и мне кажется, что я ничего не скажу вам нового, говоря вам о моей любви. Если я и спросила вас, то, поверьте, не для того, чтобы вызвать ваши уверения: я и так уверена в вашей любви, но я хотела услышать от вас эти слова любви, в которых – именно сегодня – я чувствую жгучую потребность, я уверяю вас!

Петрюс упал на колени перед Региной и склонил голову не как перед женщиной, которую любят, но, скорее, как перед святыней, которую боготворят.

– Выслушайте меня, Регина, – сказал он, – вы не только женщина, которую я люблю, но и существо, которое я уважаю и более всего на свете боготворю!

– Благодарю вас, друг! – сказала Регина, беря Петрюса за руку.

– А между тем, – продолжал Петрюс, – я вполне сознаю, что я совершаю безумие, позволяя себе испытывать такую любовь к вам.

– Почему, Петрюс?

Петрюс промолчал или, скорее, ответил вздохом.

– Увы! – продолжала Регина, поняв его мысль. – Этот брак – как желала я скрыть его от самой себя! Я все надеялась, что какой-нибудь непредвиденный случай, неожиданное происшествие, на которое обыкновенно рассчитывают несчастные, помешает исполнению этого рокового брака. Тогда, бледная и дрожащая, я, как путешественник, избавившийся от страшной опасности, сказала бы вам: «Друг! Посмотри, как я бледна и дрожу! Это потому, что я могла навеки потерять тебя. Но я перед тобой, успокойся, никакая опасность не угрожает нам, и я твоя, твоя – навеки!» Но не так устроилось дело: дни проходили за днями без непредвиденных происшествий, без благостных волнений, час за часом, минута за минутой; роковое мгновение наступило, как оно наступает для приговоренного к смерти.

– Регина! Регина! Что же могу я тут сделать? Зачем призвали вы меня? Чем могу я помочь вам?

– Вы все сейчас узнаете.

Петрюс искал глазами часы, наконец в соседней комнате пробило половину двенадцатого.

– О! Говорите скорей, – сказал он, – вероятно, мне недолго придется оставаться с вами.

– Почему вы знаете, Петрюс, и зачем отвечаете вы горечью на мою скорбь?

– Однако вы замужем, вы нынче обвенчались! Ваш муж здесь, в этом самом замке, а теперь половина двенадцатого…

– Послушайте, Петрюс, – возразила она, – вы великодушный, благородный сын не менее благородного отечества. Можно подумать, что вы родились и жили в лучшие века в истории Вселенной. Вы мне напоминаете мужеством и откровенностью доблестных старых рыцарей – крестоносцев, отправлявшихся в Палестину; ваша чистота не допускает лукавства, ваша правдивость не подозревает лжи, вы верите только в добро. Мир, в котором я действительно живу, немножко иначе построен, чем очаровательные чертоги вашего воображения. Вы отвернетесь с негодованием от того, что людям практического мира кажется совершенно натуральным. Вот почему я ждала нынешнего дня, чтобы поделиться с вами моим горем, вот почему я ждала нынешнего вечера, чтобы иметь в вашем лице свидетеля ужасной вещи – улики в преступлении.

– В преступлении? – прошептал Петрюс. – Что хотите вы этим сказать, Регина?

– Да, в преступлении.

– О! Следовательно то, что я подозревал, справедливо?

– Что подозревали вы? Скажите мне, мой друг!