Александр Дюма - Ущелье дьявола

Самуил с таким увлечением, счастьем и торжеством воскликнул: «Она меня любит! Она меня любит!» – что со всех сторон раздались неистовые рукоплескания, а Христина побледнела от волнения и ужаса. Но разбойник удержал слезы, готовые хлынуть. Теперь к нему возвращается вся его сила, и он бросает грозный вызов: «Нет-нет, человек не должен колебаться. Ты, там, вверху, будь чем хочешь, лишь бы мое «я» оставалось мне верным».

Однако Карл Моор снова оказывается во власти нежного чувства, когда Амалия, узнав его, кидается ему в объятия.

«Она прощает меня! Она любит меня! Я чист, как лазурь небес! Мир вернулся в душу мою. Страдание утихло. Ада больше нет. О, посмотри! Дети света со слезами обнимают демонов, которые сами плачут».

Самуил вложил в эти возвышенные слова столько чувства, что Христина против воли была растрогана. На мгновение ей даже показалось, что в мрачной глубине его существа есть что-нибудь похожее на сердце. Но нет, зло гораздо сильнее. Великий преступник не может сойти со своей дороги. Амалия осуждена. Судьба должна свершиться. Любовь Карла не может не быть роковой. Его страшные друзья не потерпят, чтобы он бросил их. Они ставят между ним и его возлюбленной свои окровавленные ножи; они показывают ему раны, полученные ими в борьбе за него; они напоминают ему о его клятвах, о преступлениях, которые его связывают с ними. Они требуют жертву за жертву. Амалия для всей шайки! Вот один из них уже прицеливается в Амалию. Но Карл Моор вырывает у него из рук ружье и поражает возлюбленную собственной рукой.

Христина тихо вскрикнула. Ей показалось, что Самуил выстрелил в нее. Занавес опустился под гром рукоплесканий и криков «браво». Самуила вызывали на сцену снова и снова.

– Пойдем, пойдем домой скорее! – позвала Христина своего мужа.

– Сейчас, – ответил он, – только поздравим Самуила.

Увидев Юлиуса с Христиной, Самуил подошел к ним, все еще одетый в свой великолепный сценический костюм. Юлиус горячо пожал ему руки.

– Ты был великолепен! – воскликнул он. – Ты способен осуществить все, что захочешь!

– Ты полагаешь? – ответил Самуил с насмешливой улыбкой.

Христина ничего не сказала, но ее бледность, волнение и молчание говорили за нее. Юлиус, который искренно желал растопить лед между Самуилом и своей женой, отошел в сторону, чтобы поболтать с приятелями. Самуил остался наедине с Христиной. Он заговорил с той почтительной развязностью, под которой обычно прятал иронию.

– Графиня, примите благодарность за то, что удостоили присутствовать при одном из наших развлечений. До сих пор вы не хотели примириться с нами. А между тем ведь все это собственно для вас и устраивалось. Разве не вы пожелали этого? Разве не по вашей просьбе университет переехал сюда, к Юлиусу?

– О, – вздохнула Христина, – люди иной раз раскаиваются в своих желаниях…

– Вы раскаиваетесь в том, что заставили нас переселиться сюда? – сказал Самуил. – Разве эта сутолока уже наскучила вам? Тогда скажите одно только слово, и я уведу отсюда весь этот народ, точно так же, как привел его.

– Вы это сделаете? – с сомнением спросила Христина.

– Когда вам будет угодно – даю слово. К тому же подобные эскапады не должны затягиваться. Нужно, чтобы о них оставалось яркое воспоминание, как от молнии – блеснула и погасла… За всю эту неделю у нас не было ни минуты скуки. Но теперь нам пора уходить. Я освобожу вас от нашего присутствия… Надеюсь, однако же, что оно хоть немного пошло вам на пользу. Юлиуса нужно было расшевелить. Видите ли, графиня, ваш милый муж – это часы, а я при этих часах состою часовщиком! Вот теперь я их вам завел по крайней мере месяца на три.

– Господин Гельб! – прервала его Христина с укором.

– О, простите, я вовсе не думал вас обидеть, я все как-то не могу привыкнуть к тому, что правда может быть обидной. И, однако же, по общепринятым представлениям я был бы, наверно, невежлив, если бы, например, предпринял попытку прочесть ваши мысли и осмелился бы утверждать, что во время этого представления та страсть, которая клокотала во мне, поразила вас своей искренностью и силой.

– О, я признаю это!..

– А если бы я осмелился предположить, что вы захотели бы сравнить эту страсть и этот пыл с мягкостью Юлиуса…

Христина снова прервала Самуила:

– Господин Гельб, в целом мире я люблю только мужа и ребенка. Им принадлежит вся моя душа. Эти две привязанности сполна удовлетворяют мое сердце. Ими оно достаточно богато и никогда не подумает соизмерять свое богатство с богатством других.