Александр Дюма - Ущелье дьявола

«Милостивый государь, дорогой пастор! Молитва ангела и талисман феи только что дважды спасли мне жизнь. Мы живы, и опасность окончательно миновала. До свидания, в воскресенье приеду лично поблагодарить Вас. Да благословит Вас Господь! Юлиус».

Он отдал оба письма Дитриху, которому необходимо было немедленно вернуться в Гейдельберг, чтобы сдать их до отъезда почты. Когда Юлиус снова входил в зал, раненых выносили на носилках, а Самуил жаловался:

– Опять некуда девать целый час до обеда… Вот чем плохи утренние развлечения! Чем бы заняться до полудня?

«Чем бы заняться до воскресенья?» – подумал Юлиус.

В воскресенье, в семь часов утра, Самуил и Юлиус покинули Гейдельберг и направились по дороге, ведущей в Ландек. Оба ехали верхом, с охотничьими ружьями за спинами. Кроме того, при Самуиле был еще чемодан. Трихтер, окончательно оправившийся после своей победы, провожал пешком своего благородного сеньорa до окраины города и курил трубку; теперь он еще больше гордился своим господином и преклонялся перед ним. Он сообщил Самуилу, что накануне навестил обоих раненых. Оба поправятся: Дормаген недели через три, а Риттер – не раньше чем через месяц. У городской заставы Самуил простился со своим любимцем, и приятели пустили лошадей рысью.

Юлиус не помнил себя от счастья: на небе занималась заря, а в сердце его царствовала Христина. Самуил казался ему сегодня еще умнее, интереснее, глубокомысленнее и веселее, чем обычно. Его речи только усиливали впечатление, которое производила на Юлиуса красота природы, и обостряли радость от предвкушения встречи с Христиной. Самуил являлся как бы переводчиком на человеческий язык всех душевных ощущений Юлиуса. Так они доехали до Неккарштейнаха.

Приятели говорили про университет, про науку и про удовольствия, говорили про Германию и про независимость. У Юлиуса была благородная натура, и он чувствовал себя искренно счастливым, что храбро рисковал жизнью за святые убеждения, которые были ему так дороги. Одним словом, разговор шел обо всем, кроме Христины. Самуил не говорил о ней, быть может, оттого, что совсем о ней не думал, а Юлиус – оттого, что только и думал о ней одной. Самуил первым произнес ее имя.

– Постой, – обратился он вдруг к Юлиусу, – а что же ты везешь с собой?

– В каком смысле – что я везу?

– Как! Разве ты не купил какой-нибудь подарок для Христины?

– Неужели ты думаешь, что она приняла бы подарок? Уж не равняешь ли ты ее с какой-нибудь Лоттой?

– Вздор! Даже одна королева поговаривала, что все зависит от ценности подарка… Но подумал ли ты хотя бы о ее отце? Вот бы привезти ему какую-нибудь редкую книгу о ботанике! Например, издание Линнея с гравюрами. У Штейнбаха есть в продаже роскошные экземпляры…

– Дурак я, дурак! Я об отце и не думал совсем, – простодушно сознался Юлиус.

– Досадное упущение, – покачал головой Самуил, – но ты наверняка не забыл о том милом мальчике, с которым все время возится Христина. Ты, наверно, купил ему какую-нибудь нюрнбергскую игрушку – их так любят все немецкие детишки от пяти до десяти лет. Помнишь, мы вместе любовались какой-то охотой на кабана, что ли? Такая тонкая резьба по дереву, там была целая деревня, а у его кабаньего сиятельства везде были прицеплены судьи, учителя, мещане: на хвосте, на ушах, на щетине… Даже мы, глядя на это, чуть не лопнули от смеха – мы, взрослые! Держу пари, что ты купил именно эту игрушку! Действительно, вещица просто восторг! И, пожалуй, ты прав, Христина еще больше оценит подарок ребенку: она увидит в этом деликатную щедрость с твоей стороны, да! Подарок Лотарио – вдвойне подарок для Христины.

– Зачем ты говоришь мне это, когда уже так поздно? – воскликнул Юлиус и повернул обратно, в Гейдельберг.

– Стой! – крикнул ему Самуил. – Тебе незачем ехать в Гейдельберг за книгой и за игрушкой: и то и другое здесь.

– Каким образом?

– Очень просто: у меня в чемодане.

– О! Как я тебе благодарен! – сказал Юлиус. – Ты просто чудо!

– Видишь ли, дорогой, с дамами надо быть деликатнее, но и не забывать действовать! Я тебе помогу. Предоставь тебя себе – и ты, того и гляди, ударишься в сентиментальную меланхолию. Пройдет год, а ты все будешь вздыхать да краснеть, как в первый день вашего знакомства. Но будь спокоен: я с тобой. Смотри, какое самопожертвование с моей стороны, ведь я тебе не конкурент, так уж и быть, я беру себе Гретхен. Пастушка злится на меня, она инстинктивно боится меня, почти обругала, а это меня задевает за живое. Я ей не нравлюсь, зато она мне нравится! Посмотрим, кто из нас одержит верх! Хочешь пари? Пришпорим лошадей и начнем охоту за красотой, увидишь, как я преодолею все препятствия.