Александр Дюма - Ущелье дьявола

Такое противоречие увлекало зрителей, шпага одного напоминала зигзаг молнии своими быстрыми и внезапными движениями, удары противника, напротив, были верны, определенны и прямы, как шпиль громоотвода. Самуил не мог удержаться от словоизлияний. Отражая с небрежностью яростные выпады Отто, он сопровождал каждый свой удар злой насмешкой в адрес противника. Он давал указания Дормагену, предупреждал его, давал советы, как учитель фехтования своему ученику.

– Плохой ответ. Я нарочно открылся! Начнем снова. Вот, уже лучше! Вы научитесь, молодой человек. Стойте! Я целюсь в грудь!

С этими словами он действительно чуть не пронзил грудь Дормагена, который избежал удара только благодаря ловкому прыжку назад. Однако такая пренебрежительная самоуверенность начала не на шутку раздражать Дормагена. Он принялся делать еще более рьяные выпады. Самуил же не унимался, и его ядовитый язык работал в такт со шпагой. На его лице читалось злорадное торжество. Чувствовалось, что опасность была его стихией, катастрофа – наслаждением, смерть – жизнью. И он был по-своему прекрасен: резкие, угловатые черты его лица дышали демонической красотой. Ноздри раздувались, в улыбке обнаруживалось еще больше ледяной дерзости, чем обычно; его карие, с красноватым отливом глаза сверкали, как у тигра, в них можно было прочесть полнейшее презрение к жизни. Кровожадная радость, которую выражало все его существо, вызывала у зрителей чувство не то ужаса, не то восторга. При виде его спокойствия, уверенности во всех действиях и презрительного отношения к противнику у зрителей невольно зарождалась мысль о его неуязвимости.

Дормаген, который уже начинал терять присутствие духа от язвительных колкостей соперника, решил покончить дело разом и рискнул употребить свой особенный опасный прием, о котором говорил Юлиусу Самуил. То был отчаянно-смелый натиск. Не разгибаясь, он сыпал удары один за другим, бросаясь на противника, как разъяренный лев. Послышался крик. Все подумали, что Самуил ранен. Но Самуил, словно угадывая намерения Дормагена, так ловко и быстро отскакивал в сторону, что сыпавшиеся градом смертоносные удары задевали только его раздувавшуюся рубашку. Самуил подтрунивал, Дормаген бледнел. В то же время счастье словно покинуло Юлиуса – шпага Риттера слегка задела его правую руку. Вмешались секунданты и объявили передышку.

Пробовали даже завершить на этом поединок Юлиуса и Франца. Любезность, сказанная мимоходом какой-то гризетке, по общему мнению, не заслуживала серьезной дуэли. Но у Франца, кроме ревности, был еще приказ от Тугендбунда. Юлиус также не соглашался на мировую.

– Мы остановимся только тогда, когда один из нас будет валяться в ногах у другого, – заявил он. – А если сюда пришли за царапинами, то нечего драться на шпагах, достаточно простых иголок!

Потом он обратился к Риттеру:

– Ты отдохнул?

Что же касается Отто и Самуила, то присутствовавшие были о них совершенно иного мнения. Никому и в голову не пришло уговаривать их закончить дуэль – так явственно ощущалась ярость одного противника, вызванная неудачным нападением, и непоколебимая самоуверенность другого. Самуил не прекращал насмехаться над Дормагеном и во время перерыва.

– Запомни хорошенько, – говорил он ему, – что на свете нет такой удачи, у которой не было бы невыгодной стороны. Так и с твоим последним приемом: он был бы великолепен, если бы только ты не промахнулся. Теперь выходит, что ты как бы сам поставил себя в дурацкое положение.

– Ты полагаешь? – процедил сквозь зубы Дормаген.

– Ах, если бы я имел право давать тебе советы, то я посоветовал бы тебе совсем не раскрывать рта. Ты и без того запыхался после своей похвальной потуги всадить мне под ребра полфута острозаточенной стали. Если станешь еще и разговаривать, то совсем выбьешься из сил!..

Дормаген схватился за шпагу.

– Продолжим сию же минуту, – прорычал он так яростно, что секунданты немедленно дали сигнал.

Юлиус в это время думал: «Сейчас одиннадцать. Она, должно быть, в часовне и молится за меня. Вероятно, это ее молитва спасла меня». Когда раздался сигнал к возобновлению поединка, он уже совершенно оправился. Дуэль продолжилась. На этот раз Дормаген даже не слышал издевательств Самуила. Он до того рассвирепел, что преследовал только одну цель – заколоть противника. От раздражения руки его тряслись и удары были скорее сильные, чем правильные; он доходил до исступления. Самуил замечал все и только подливал масла в огонь. Он и сам изменил тактику. Куда подевались его спокойствие и равнодушие? Он скакал, махал шпагой, делал отчаянные прыжки, перебрасывал шпагу из одной руки в другую, притворялся испуганным… Все это сопровождалось едкими, насмешливыми фразами и еще больше разжигало злость Дормагена, который начинал терять голову. Вдруг Самуил воскликнул: