Патрик - Ночная трава

Судьба желала, чтоб я задержался здесь, и с ней не следовало спорить. Быть может, я так и не смогу никогда покинуть этот район, потому что у меня недостаточно прав. От солнца и чистого январского неба было легко. Небоскребов в 1964-м еще не было, и они растворялись в прозрачном воздухе, чтобы уступить место кафе “Лунный свет” и низким домам бульвара де ля Гар. И я бы скользнул в параллельное время, где никто уже не достанет меня.

Площадь Италии в сиреневом цвете павловний... Я повторял это вслух, и, признаться, на глазах у меня проступали слезы — или это от холода? Словом, я вернулся к исходной точке, и если бы в 1964-м существовали банкоматы, то мне они выдавали бы то же сообщение: недостаточно прав. В то время у меня не было никаких прав, никаких оснований. Ни семьи, ни определенного класса. Я терялся в парижском воздухе.

Я пошел к тому, что теперь заменяло кафе “Лунный свет”. Мы подолгу засиживались за столиками в глубине, рядом со сценой для музыкантов, ничего не заказывая. Я обошел площадь кругом. Нужно снять комнату в какой-нибудь небольшой гостинице, может, в “Койпель”, если она еще существует, или в той, другой — я забыл ее название, — которая рядом со школой искусств Гобелен. Тем временем я дошел до угла с авеню Сёр-Розали и повернул назад к мэрии, спрашивая себя, сколько еще раз я буду возвращаться на площадь, будто меня тянет туда магнитом. Я остановился перед террасой какого- то кафе. За столиком сидел пожилой мужчина и смотрел на меня через стекло. Я тоже не сводил с него взгляда. Лицо его кого-то мне напоминало. Довольно правильные черты. Седые — или белые — волосы пострижены ёжиком, но не коротко. Он махнул мне, приглашая войти и присоединиться.

Когда я вошел, он встал мне навстречу и подал руку.

— Ланглэ. Вы признали меня?

Я на секунду задумался. Но, должно быть, его военная выправка и это “вы признали меня” помогли мне вспомнить. К тому же мы никогда не забываем лица тех, кто встретился нам в трудный период жизни.

— Набережная Жевр...

Он, казалось, был удивлен, что я сказал именно это:

— Вижу, у вас шикарная память...

Он сел и указал мне стул напротив, предлагая сесть.

— Все это время я следил за вами, на расстоянии, — сказал он. — Даже прочел вашу последнюю книгу об этой... Жанне Дюваль...

Я не знал, что сказать на это. Потому повторил:

— Вы за мной следили?

Он улыбнулся, и я вспомнил, что он проявил ко мне тогда определенное участие.

— Да... следил за вами... Как-никак это была моя работа...

Он посмотрел на меня, сдвинув брови, как в прошлом веке, на набережной Жевр. Если не считать седины и прически, он не сильно изменился. На террасе было довольно прохладно, и он сидел, не снимая габардиновое пальто, которое вполне могло сохраниться с тех самых лет, когда он допрашивал меня.

— Полагаю, вы живете в другом районе... иначе я бы вас как-нибудь встретил...

— Да, в другом, — сказал я, — и сюда я не возвращался уже целую вечность... со времен набережной Жевр...

— Выпьете что-нибудь?

Официант стоял у нашего столика. Я чуть было не заказал куантро в память о Данни, но в кармане у меня было пусто, а угощаться за чужой счет было неловко.

— Да нет... Я так посижу, — промямлил я.

— Ну что вы!.. Возьмите что-нибудь.

— Тогда эспрессо.

— Мне то же самое, — сказал Ланглэ.

Повисла пауза. И был мой черед нарушить ее:

— А вы живете здесь?

— Да. Всю жизнь.

— По молодости я тоже хорошо знал этот район... Вы помните “Лунный свет”?

— Конечно. А что вы делали в “Лунном свете”?

Он сказал это тем же тоном, каким прежде допрашивал меня. И улыбнулся.

— Отвечать вы не обязаны. Мы теперь не у меня в кабинете...

Сквозь стекла террасы я видел ту часть площади Италии, которая осталась прежней под ярким солнцем и синим небом. Мне казалось, будто он только вчера допрашивал меня. Я улыбнулся в ответ:

— И когда вы хотите продолжить допрос?

Уверен, и он чувствовал то же самое. Время исчезло. Между набережной Жевр и площадью Италии прошло не больше дня.

— Забавно, — сказал он, — я много раз думал снова встретиться с вами... Даже звонил однажды в ваше издательство, но они отказались дать мне ваш адрес.

Он наклонился ко мне и сказал с прищуром:

— Заметьте... я мог бы и сам узнать ваш адрес... Такова была моя работа...

Он снова говорил сухо, голосом с набережной Жевр. Я уже не понимал, шутит он или нет.

— Только я не хотел надоедать вам... и причинять неудобства своей выходкой.

Он тряхнул головой, будто не мог решить, стоит мне говорить или нет. Я ждал, скрестив руки. Мне вдруг показалось, что роли сменились, что теперь я сижу за его рабочим столом и вот-вот начну допрос.