Александр Бондаренко - Ночная диверсия

Нина проснулась рано. Не открывая глаз, прислушалась. Где-то рядом, казалось под самыми окнами, нежно плескалось море.

Набросив халатик, она распахнула окно. В комнату полились запахи моря. Пахло водорослями, солью, рыбой и еще чем-то неуловимым, но знакомым каждому, кто хотя бы один раз побывал на морском побережье. С третьего этажа поселок хорошо просматривался. Скалистые горы, причудливо громоздясь, охватывали его тесным полукольцом, как бы заключив в могучие объятия. И в эту громаду гор четким рисунком вписывался голубой, цвета небесной лазури, залив. Беленькие, точно игрушечные домики поселка утопали в буйной зелени садов и виноградников.

Очарованная сказочной, почти неправдоподобной красотой, Нина надолго замерла у окна. На душе было легко, радостно. Что-то приятное ждет ее сегодня. Что?

«Да, ведь сегодня воскресенье, волейбольная встреча», — вспомнила она.

Переодевшись в спортивный костюм, Нина задержалась у зеркала. Розовое, с чуть припухшими от сна глазами лицо, темные, почти черные волосы, и эти морщинки…

Нина грустно потрогала их пальцами.

«Не рановато ли для двадцати семи лет? А впрочем, ерунда». И, напевая что-то веселое, перепрыгивая через две ступеньки, она побежала вниз.

…Вот уже пятый день, как Нина Глобина, врач городской больницы одного из крупных приморских городов, отдыхала в доме отдыха медработников.

Нина была рада, что попала сюда. После шумного города она наслаждалась тишиной этого небольшого курортного поселка. Даже сейчас, в разгар «бархатного сезона», народу здесь было не так уж много.

Нина с радостью отдалась отдыху: купалась, загорала, лазила по горам, лакомилась виноградом.

А по вечерам на спортивной площадке часто разгорались жаркие волейбольные бои.

Нина играла хорошо. Будучи еще студенткой, она защищала честь института в многочисленных спортивных соревнованиях. Поэтому, когда возникла мысль провести соревнование между женскими и мужскими командами дома отдыха медработников и военного санатория, Нина оказалась первой кандидатурой и даже капитаном команды.

Болельщики плотным кольцом окружили площадку, шумно подбадривая спортсменок.

Первую партию медики играли вяло, неуверенно. И проиграли.

Их соперницы уже торжествовали победу. Раздосадованная неудачей, Нина с подачи послала резкий мяч. Едва не коснувшись сетки, он скользнул по чьим-то рукам и врезался в гущу болельщиков. Оттуда послышался смех, аплодисменты.

Еще две подачи, еще два очка.

Ободренные медики подтянулись. А когда Нина перешла в нападение, инициатива оказалась полностью на их стороне. Она играла красиво, с большим спортивным подъемом, то и дело нависая над сеткой и посылая сильные мячи. Ее пытались блокировать, но неудачно.

Игра закончилась со счетом два — один в пользу медиков.

Когда на разминку вышла мужская команда армейцев, Нина поняла — они выиграют. Все рослые, загорелые, с натренированными мускулистыми телами. Сразу видно, что спортом они занимаются регулярно. Не то, что медики, которые только здесь, в санатории, вспомнили, что они когда-то, в студенческие годы, играли в волейбол.

Внимание Нины привлек один из армейских игроков. Его лицо показалось ей очень знакомым.

«Чепуха, — подумала она, — наверное, видела здесь, на пляже или в столовой».

Как и предполагала Нина, армейцы легко выиграли первую партию и поменялись площадками.

Игрок, ранее привлекший ее внимание, проходя по краю площадки, нагнулся и. сорвал длинный стебель травы. В ожидании свистка судьи он остановился и начал похлопывать стеблем по ноге.

И Нина вспомнила…

Когда это было? Давно.

Война… Нина стоит у окна и смотрит на улицу. Когда-то нарядная, многолюдная, она выглядит пустынной, словно вымершей. Всюду сиротливые коробки разрушенных зданий. Они мрачно смотрят пустыми проемами окон и дверей. Всюду груды битого, обожженного кирпича, перемешанного со штукатуркой…

На противоположной стороне улицы, как олицетворение всей этой мрачной силы разрушения и смерти, стоит высокий, до отвращения красивый немец в форме майора СС — черном мундире со свастикой.

Немец стоит спокойно, в небрежной позе человека, которому все дозволено, и только перчатки, зажатые в кулаке, отщелкивают легкие удары по голенищам сапог. Этот единственный жест говорит о том, что эта мрачная фигура что-то мыслит, ждет, может быть, даже нервничает.