Александр Бондаренко: Ночная диверсия

Несколько минут сидели молча. Потом Отто, как бы очнувшись от раздумья, с волнением проговорил:

— Я боюсь за тебя, отец. Ты знаешь, вчера с торговой делегацией сюда прибыл фон Говивиан. Ноя-то знаю, какой он «коммерсант». На завтра он пригласил меня к себе. Он считает, что я человек новой формации, в духе идеалов нацизма. Я ему нужен. Как поступать, мне ясно. Но что будет с тобой?

— Все будет хорошо. Как ты думаешь вести себя с этим бароном? Как его, фон Говивиан? Фамилия странная, что он, не немец?

— Да нет, он немец, да и барон настоящий. В разведке недавно, но, говорят, дьявольски способен,-быстро пойдет вверх. Буду вести себя так, как мы и договорились. Сейчас грудью на штыки не пойдешь. Бесполезно. Нужно бороться с ними другими методами. Я уже подал заявление с просьбой принять меня в национал-социалистическую партию. Я знаю, отец, что иду на трудное и опасное дело. Коммунисты должны иметь сочувствующих людей среди нацистов. Так нужно.

Видя, как встревожился отец, Отто попытался пошутить.

— Вот удивился бы мой будущий шеф, узнав, кого вербует. Наверное, глаза из орбит вылезли бы.

Но отец не принял шутку. Положив тяжелую руку на плечо сына, он предупредил:

— Будь осторожнее, сынок. Особенно здесь, при встречах с советскими товарищами…

Фридрих Штрекке считался одним из самых старых работников посольства. Приехал он в Москву еще задолго до прихода к власти Гитлера. Когда у власти встали фашисты, он со дня на день стал ждать, что его отзовут в Германию. Но о нем, казалось, забыли. Шли годы, менялись послы, а он все еще оставался на скромной должности сотрудника посольства. На протяжении нескольких лет, пока Отто учился в Берлине, ни на один день, ни на один час его не покидала смутная тревога за сына. И вот сегодня он опять не знает, что их ждет впереди. Раньше было опасно, но каково будет сейчас, когда сын становится на такой трудный путь?..

…Фридрих знал, что Отто не коммунист. Осуществлению этой заветной мечты сына — вступить в коммунистическую партию, помешал захват Гитлером власти. В глубине души старый работник посольства был рад тому, что сын не успел выполнить своего намерения. Бывая по делам службы или в отпуске в Германии, старый Штрекке не мог не видеть, какого размаха достиг националистический угар. Малейший намек о принадлежности к коммунистической партии или простой наговор грозил человеку тюрьмой или смертью.

Казалось, все свободное, мыслящее, борющееся погибло и утонуло в диком разгуле фашистской реакции.

Но даже сюда, в посольство в Москве, просачивались скупые вести о том, что нацистам не удалось полностью сломить, задушить, истребить коммунистов.

Измученная, израненная, потерявшая своих лучших сынов, коммунистическая партия Германии уходила все глубже в подполье и оттуда продолжала борьбу. Фридрих чувствовал, что какими-то невидимыми нитями сын связан с этим подпольем, что там, в Германии, он живет напряженной, полной риска и опасности жизнью.

И вместе со страхом за сына появилась гордость за людей, которые не согнулись, продолжают бороться.

Но Фридрих понимал, что только с Востока, со стороны Москвы можно ждать избавления от фашизма.

Долго, очень долго думал старый, честный работник посольства, прежде чем решиться на шаг, о котором он теперь не жалел.

В середине лета 1936 года посольство почти в полном составе выехало на два дня в загородную прогулку. Фридрих Штрекке, сославшись на плохое самочувствие, от поездки отказался. Долго бродил по Москве. Наконец, решившись, зашел в одно из районных отделений милиции и попросил доложить о нем начальнику.

Начальник милиции, еще молодой, с широким, чуть тронутым оспой лицом, оказался человеком сообразительным. Проверив иностранный паспорт и выслушав просьбу посетителя, он ничем не выдал своего удивления.

Попросив Штрекке немного подождать, он вышел, предварительно задернув штору. Не было ею долго, около часа.

Не лишенный наблюдательности, Фридрих успел заметить, что перед окном на скамейке появился милиционер, читающий газету. За дверью раздавались размеренные шаги. «Тоже охрана», — подумал он.

Постепенно в душу Фридриха стало вкрадываться волнение.

«Неужели не поверил? Как это будет глупо и нелепо. Ведь могут русские его поступок расценить, как провокацию? Конечно, могут».

Но вот в коридоре раздались шаги, шум голосов, и в кабинет вместе с начальником милиции вошел высокий, плотный человек в хорошо сшитом костюме. Внимательно посмотрев на Штрекке, он склонил голову, приветствуя его.