Я.И.Кузьминов: Мифопоэтика спальных районов

Если не забудет, он обязательно вставит наушники и включит хорошо знакомую музыку, чтобы тут же перестать ее замечать. А вот в телефон играть не будет. Еще слишком рано, и в нем еще много сна. Не раскрутился пока маховик, требующий отвода вращения — на какие угодно шестеренки, будь то курение, щелканье зажигалкой, разговор по телефону или игра в змейку. Но придет еще вечер, время, когда мозг воспален, когда печень тяжела, даже без помощи алкоголя и жирного, когда в глазах потрескались капилляры, а в легких разверзлась никотиновая черная дыра, которая готова поглотить еще хоть пачку, хоть две. И вот тогда телефон с играми придет на помощь в равнодушной, безвоздушной электричке, своим движением навязывающей неподвижность проглоченным ею людям.

Впрочем, думать о вечере пока нельзя, иначе можно обезуметь от огромности времени, ведь это в месяце его мало, а в отдельно взятом рабочем дне — почти бесконечность.

Когда первая часть пути подходит к концу, рептилия уползает в глубокую узкую пещеру, ведь дальше нужно будет двигаться, а значит она больше не помощник. Чтобы справиться с переходами и пересадками, миф подключает новых защитников, и главный из них: «Скоро!». О, сколь он могущественен! Ведь скоро не только закат предыстории дня и начало его истории — начало работы; скоро так же и конец рабочего дня, и время отходить ко сну, и сама смерть.

Этого чародея сопровождают помощники: «Я часть Города", «Они знают, что я должен прийти, и я знаю, что придут они», «Я буду делать дело и буду нужен!».

В мысленном путешествии я пропускаю основную часть дня автомеханика из Подмосковья. Я лишь напоминаю себе, что работа — самое приятное, что есть в его жизни, какими бы черными словами он ни поносил ее. Если бы не было работы, нечему было бы удерживать его на плаву. Без нее откуда бы взяться наслаждению, ведь все наслаждение в его жизни — от того, что с шеи на время снимают хомут. Не было бы радости от пьянки, от секса, от компьютерной игры, от того, чтобы понежиться в постели до одиннадцати, если бы не было тяжелой работы.

Конец дня. Они с напарником оставляют за спиной высокий серый забор и бредут к троллейбусной остановке. Как же им хорошо оттого, что день кончился и что завтра не нужно никуда идти. Усталость восхитительна, сладостна, когда знаешь, что на следующее утро не придется донашивать ее, что она размякнет от долгого сна и отслоится под горячими упругими струями душа. Ожидание троллейбуса не в тягость, ведь рядом приятель, с которым все проговорено и потому всегда есть, о чем поговорить, а в кармане, как поется, пачка сигарет.

Через полчаса их радушно-равнодушно примет забегаловка у метро. Они возьмут по здоровому сытному сандвичу с толстой жареной колбаской, острым соусом и целой грядкой сочной зелени. Как приятно будет разворачивать фольгу, чувствовать мягкое тепло и предвкушать прикосновение к горячим недрам! Еще они возьмут четыре одинаковых бутылки пива и одноразовые пластиковые стаканы. Гена, а может быть Серега, не говоря ни слова, заплатит за все, а в следующий раз заплатит другой. Они сядут в привычный угол, выложат на серый волокнистый пластик стола полупустые и мятые потому сигаретные пачки, сделают по большому глотку пива и с внезапной — каждый раз повторяющейся — деловитой торопливостью, с приливом бодрости, чуть ли не восторга, примутся жевать.

Я им завидую. Боюсь их участи, но завидую. Мне все кажется, что в черно-серой обыденности, если погрузиться в нее глубоко, до забытья, сокрыты океаны блаженства. Как будто от постоянной необходимости терпеть неприятное в человеке вырабатывается ароматный нектар; он пропитывает душу и делает жизнь счастливой безусловно. И я настырно суюсь мордой в чужую обыденность, все принюхиваюсь, пытаясь найти желанное, но никак не могу разнюхать... Потому что я заправлен ей под завязку, потому что обнюхался до бесчувствия, как любой. Потому что мне только воображается иногда, что я выпал из повседневности, как временами кажется любому, кто о повседневности задумывается.

Когда вечером Леша возвращается домой после работы, к его машине обязательно подбегают дворовые пацаны — младшие братья его друзей, с которыми он проиграл в футбол и пропил здесь лучшие свои годы. За честь пацаны считают пожать ему руку и угостить сигаретами, если он забудет купить пачку в ларьке по пути. Последнее, впрочем, случается редко.

Леша живет в пятиэтажке, которую все собираются снести, и дать жильцам квартиры в новом доме, но никак не соберутся. В однокомнатной квартире с потрескавшимся паркетом он единоличный хозяин. У него никого нет из родственников. Папа уехал в Саратов и пропал, а мама умерла.