Ирина Цыпина - Лабиринт (сборник)

Темнело. Возвращаясь с «окопов», Маша даже не заметила, как отбилась от своих ребят и оказалась одна в душной толпе чужих, растерянных людей. Пахло потом, пьяным перегаром и бедой. Надо было срочно сообщить родителям, что с ней всё в порядке. Но как? Телефонных будок поблизости не было. Ничего не оставалось, как просто ждать.

Она прислонилась к какому-то покосившемуся строению и погрузилась в тяжёлый полусон. Рядом молодая женщина, почти девочка, кормила ребёнка грудью. Ребёнок, захлёбываясь, кричал. Наверное, у матери не было молока. Она только всхлипывала и повторяла:

– Дытыночка моя, цветочек мий…

Она причитала на той причудливой смеси русского и украинского, характерной для сельских жителей пригорода. Голос её был певучий, нежный, как родниковая вода.

Вдруг раздался пронзительный женский крик:

– Летят! Они летят! Ложитесь!

Крик становился всё громче и истеричнее. Маша инстинктивно закрыла лицо руками. Она уже точно знала, что это немецкие юнкерсы, оснащённые пулемётами. Послышалось сперва еле уловимое гудение, высоко-высоко в воздухе, но через несколько минут звук стал нарастать, превращаясь в яростный рёв, заполняя собой всё пространство и отбирая у людей на мгновение рассудок и волю. На этой пыльной привокзальной площади спрятаться было невозможно. Люди лежали на булыжниках мостовой, в траве и грязи почему-то лицом вниз. Все напряжённо ждали… Ждали и молили судьбу о спасении.

«Я не хочу умирать вместе с этими незнакомыми людьми… Боже, выведи меня из этого ада! Ведь я ещё не жила», – беззвучно шептала Маша, и тонкая страдальческая морщинка впервые перечеркнула её по-детски выпуклый лоб. Юнкерсы летели совсем низко. Казалось, что можно рассмотреть даже лица немецких лётчиков и спросить: «За что?». За что они с воздуха расстреливают этих мирных, усталых, безоружных людей? Кто дал им право на эту жестокость?

Маше показалось, что прошла целая вечность, пока стук несмолкающих пулемётных очередей внезапно оборвался. Юнкерсы, прострочив последние очереди, улетели в неизвестном направлении. Установилась страшная, пугающая тишина, и только истошный детский крик не хотел принимать эту незнакомую войну. Сидящая возле Маши женщина в странной, неудобной позе неподвижно склонилась набок. Из правого уголка рта текла тонкой струйкой кровь – на ребёнка, на белую кофточку, на загорелую шею… Женщина была мертва.

А напряжение постепенно стало спадать. Жизнь медленно возвращалась. Раненые кричали и звали на помощь. Рыдали женщины. Убитые ещё хранили мимику последних мгновений и казались живыми. По какому-то непонятному сценарию на этой пыльной площади пересеклись судьбы мёртвых и живых.

Машу бил озноб… Через несколько минут она ехала домой в грязном, душном вагоне, впервые четко понимая, что война совсем рядом.

Потом ещё не раз были бомбёжки и обстрелы, опасность, глядящая мутным, смертным взором прямо в глаза, тревога и боль. Но тогда, на той безымянной станции, Маша поняла всю предрешённость и абсурдность человеческого бытия, хрупкость и ненадёжность жизни, каждого дня, каждого мгновения.

25 октября 1941 года город сдали немцам. Под утро пошёл мелкий холодный дождь. Он продолжался весь день и следующую ночь. Природа оплакивала каждый дом, каждую улицу, каждый переулок. Ветер разносил запах гари и пепла. Окраины города полыхали пожаром. И что удивительно, нигде не было людей. Всё замерло. Чёрный город мгновенно превратился в город-призрак.

Накануне последним эшелоном, идущим на восток, Сергеевы покидали город. Константин был срочно призван в полк народного ополчения, в инженерные войска. Задачей их подразделения была организация обороны. Сонечка и Маша были рядом, как вольнонаёмные. Несколько суток их отряд вёл сапёрные работы, минировал подступы к городу, взрывал мосты и другие стратегические объекты. На Холодной горе, самой дальней окраине города, их обстреливали свои. Снайперы, притаившиеся на крышах собственных домов. И это потрясло! Значит, кто-то ждал немцев? Как могло произойти невозможное? Кто эти нелюди, которые остались служить врагу в поверженном и распятом городе?

«Окраина, тесно связанная с деревенской глубинкой, ещё не забыла голодомор… Неужели они мстят? Но кому?» – Константин мучительно искал ответ. Но ответа не было. Как нет его и сегодня, через столько лет. Код предательства, наверное, следует искать в самой сути, но к этому даже историки ещё не готовы.