Александр Образцов - Четыре с половиной киносценария из Петербурга (сборник)

– Что?!

– Да.

– Правду говорить!

– А как?

– Ты что, издеваешься надо мной?

– Ну вот ты сказал мне правду. Что ж. Я скушал. От сына… такое услышать, это… не очень приятно. Даже, я тебе скажу… очень больно. Начнем мы говорить правду. Завтра. Все. А у каждого она своя. Тебе моя правда не понравится – ты мне в ухо. А я возьму топор.

– Не надо передергивать, отец.

– А кто будет хлеб выращивать, машины строить? Ты вот, правдоискатель, вместо того, чтобы стать главным инженером или замминистра, ты – в матросы пошел. А что? Удобно. Ушел – и презираешь издалека всех нечистых. Ты ушел, я уйду. Чем хуже, тем лучше. Так, что ли? А так не бывает, Володя. Так можно только разрушить. А этот мир – он и так на ниточке висит. Я ведь еще и внуков хочу иметь. И чтобы меня помнили в моей будущей семье. Лет двести. Был, мол, такой – Новиков, Вячеслав Иванович, что-то там изобретал… Ну вот, поговорили.

Отец встает.

– Ты подумай, Володя, – говорит он. – Я понимаю, что у тебя своя голова на плечах. И я тебя выслушаю. И у меня нет абсолютной правды, и у тебя. Но когда семья ломается – это уже самое последнее дело.

Уходит.

Володя, положив подбородок на кулаки, неподвижно смотрит в стену.

Катер. Осень.

Володя стоит в рубке. Входит Паша.

– С первым заморозком, Вовк! Сейчас концы дубовые будут, наплачешься.

– Ухожу я, Паша.

– Да ты что, мужик? Куда?

– Еще не решил. По специальности пойду.

– Ну что ж… Конечно, эта работа для дураков. Для пацанов, верней. Две недели отрабатывать будешь?

– Месяц.

– Ну, мы с тобой еще покатаемся! Ты только… не пропадай.

– Ты что, уже прощаешься?

– Да рано еще, а?

– Рано. Мы еще… пару лихтеров затопим.

– Со шкиперами вместе!

Катер делает полукруг у лихтера, воет сирена, Паша пронзительно свистит.

Володя в автомате. Набирает номер.

– Это ты? – спрашивает он.

– Не узнал? – отвечает Рита.

– Теперь узнал.

– Ну? Что скажешь?

– А ты?

– Ты когда меня в ЗАГС поведешь, паразит?

– А тебе это очень нужно?

– Мне нужно, чтобы ты сейчас приехал ко мне.

– А ты чем занимаешься?

– Па-я-ю!

Лена встречает Риту и пугается. Заметно, что она ждала эту встречу и боялась ее. Поэтому не смотрит в глаза Рите. А та, наоборот, улыбается и смотрит в упор.

– Что ж ты не спрашиваешь? – говорит Рита.

– О чем?

– О Володе.

– Ну, а что… Как он, еще на катере?

– Ты что, Лен? Ты что – не обижаешься?

– Ну, а что… Значит, он полюбил. Что ж…

– Ты с ним спала?

– Да как… Разве это важно теперь?

– Ты совсем-совсем не обижаешься?

– Я… его любила… Мне тяжело.

– Ничего, переживешь. Найдешь кого-нибудь понадежней. Тебе нужен такой, чтобы за ним прятаться.

– Мне нужен… мне нужен… – плачет.

– Да ты что, Лен? Брось. Он никогда о тебе не думал. Он только о жизни вообще. Ему нужна такая, как я, беспощадная.

– Ты меня… растоптала.

Лена уходит, медленно, жалко. Рита смотрит ей вслед и что-то мешает ей быть хозяйкой жизни. Как будто соринка в глаз попала. Она отбрасывает рукой – то ли прядь волос со лба, то ли минутную слабость.

– Тряпка, – говорит она негромко.

Рита в «Пежо». Володя выходит из парадного. Она сигналит. Он подходит.

– Сядешь? – говорит она, играя глазами.

– Тебе не кажется, что ты поменяла роли?

– Не-а. Мне так нравится. Женщинам вообще нравится сверху.

– А что им мешает? По-моему, и мужчины не против.

– Трусость им мешает. Будешь садиться?

Он садится. Молчит.

– Ну? – говорит Рита . – Слушаю.

– Это я слушаю.

– Ты классный все-таки! Впервые в жизни мне не скучно.

– Что, так и будем мчаться? К общей цели?

– Черт… Ты меня смутил. Тебе куда?

– За DVD.

– Музыка? По-моему, тебе нужен Кобейн.

– Русские художники. Конец девятнадцатого, начало двадцатого.

– Я не пойму – ты всерьез озабочен словом «Родина»?