Валерий Перевозчиков - Владимир Высоцкий. Только самые близкие

— Вы сказали, что звонили друзья… А кого из друзей Высоцкого вы знали? Вообще, каков был круг общения в те годы?

— Володя связывал и объединял очень многих людей… Был такой большой круг не друзей, а знакомых… А друзей? Я знал Севу Абдулова, Вадима Ивановича Туманова, Валеру Янкловича… Ну и, конечно, товарищей по театру…

— А что вы могли бы сказать об Игоре Годяеве, к сожалению, уже покойном?

— Что я могу сказать… Я с Игорем много работал, он был фельдшером на реанимобиле. Молодой человек и весьма неординарная личность, хотя и с некоторыми комплексами… Игорь всегда искал чего-то необычного. А Высоцкий и вся атмосфера вокруг него — это, конечно, его очень привлекало. Игорь много сделал для Володи, и Высоцкий его принимал, в общем, нормально. У них были свои отношения, о которых не мне судить.

— А у вас с Высоцким были откровенные разговоры?

— Вообще Володя был достаточно скрытным человеком… Наверное, перед кем-то он и раскрывался, но я не был с ним настолько близок… Со мной был один откровенный разговор, но это было единственный раз. В 79-м году мы сидели с ним в машине около моего дома и часа полтора разговаривали… И Володя немного приоткрыл свою душу. Это был обстоятельный разговор обо всем, что его тревожит и волнует. Его страшно угнетало болезненное состояние, он чувствовал, что уже не может творчески работать, что он теряет Марину… Он говорил о том, чего уже никогда не сможет вернуть в своей жизни… А тогда начиналось хоть какое-то официальное признание… Я помню, как он радовался, когда ему предложили снимать фильм «Зеленый фургон». Он говорил, что будет сам снимать и сыграет главную роль… А потом ему все это обрезали. Это тоже был удар. Но все же он многое уже сделал и многого достиг, и его мучило чувство, что все это теряется… «Какая-то безысходность», — как он сам говорил…

— А вы говорили о болезни?

— Да, потому что к этому времени я уже знал о наркотиках… Володя говорил, что ощущает в себе два «я»: одно хочет работать, делать, любить, и второе, которое тянет его совсем в другую сторону, в эту пропасть безысходности. И постоянное противоборство двух «я» делает его жизнь совершенно невыносимой. У него не получалась жизнь с какими-то определенными поступками, он метался из одной стороны в другую… Два раздирающих начала делали его жизнь страшной и невыносимой… А болезнь к этому времени зашла уже очень далеко… И я начал искать, что еще можно сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился… И у меня была большая надежда — и я Володю в этом убедил — что мы выведем его из этого состояния… Лужников разрабатывал новый метод — гемосорбцию. Я договорился, но то не было адсорбента, то ребята выезжали в другие города… А Володя ждал, каждый день звонил… — Ну, где? Ну, когда? И, наконец, мы это сделали… Я пришел к нему, посмотрел и понял, что и здесь мы ничего не добились… Тогда мы думали, что гемосорбция поможет снять интоксикацию, абстинентный синдром… Но теперь ясно, что это не является стопроцентной гарантией.

— Как вы думаете, когда и каким образом Высоцкий мог столкнуться с наркотиками?

— Понимаете, когда мы выводили Володю из тяжелых состояний, то знали, что можно, а что нельзя… Знали, чего следует бояться… Ведь в этом процессе используются вещества наркотического ряда… Володя попадал в разные места, и где-то, скорее всего, передозировали… Тогда «выход» проще… В общем, я думаю, что вкус наркотика он ощутил на фоне «выхода из пике». Где и когда, я не знаю… От меня Володя очень долго это скрывал… Я только в 79-м году догадался — сам понял — что дело тут уже не в алкоголе, а совсем в другом… И для меня это было очень грустным открытием — с наркотиками бороться куда трудней… Доз я не знаю… Хотя мне говорили, что они были совершенно фантастическими! Мы с Володей об этом никогда не говорили.

— Но Высоцкий боролся?!

— Конечно. У него в последнее время был такой настрой — или вылечиться, или… умереть. Дальше так он существовать уже не мог. И откровенно говорил об этом. Поэтому я так расстроился, когда после гемосорбции посмотрел ему в глаза… Хотя сам Володя говорил:

— Все нормально… Все хорошо…

Но я-то вижу… По-моему, это был последний удар, рухнула последняя надежда… А ведь мы его так настроили…

«Это гарантия!» А что нам оставалось делать, надо было его настроить…

— А можно было как-то повлиять, удержать, запретить?