Лия Сальваторе - На грани

Он мягко приобнял девушку и заглянул в щель приоткрытой двери. Его пробил мгновенный озноб, сначала пламенно–горячий, а затем обжигающе–ледяной.

На пороге стояла Кэтрин. В дорожном костюме, в руках у нее была коробка с печеньем. Она не сводила глаз с небольшого круглого животика Лили, а когда за ее спиной показался Джек, и вовсе выронила коробку из рук. Раздалось глухое «бух!», глаза Кэт распахнулись еще шире.

– Извините, – неловко прошептала Кэтрин. – Я просто… просто хотела извиниться. Я не думала…

Все трое были настолько ошеломлены происходящим, что повисла гробовая тишина. Кэтрин резко развернулась и слетела вниз по лестнице.

– Никогда тебя не прощу! – крикнула Лили ей вслед. – И ты тоже убирайся! – она толкнула Джека в грудь. – Сию же минуту! Не хочу видеть вас обоих!

Джек покачнулся. Лили вложила в толчок все свои силы, а затем захлопнула дверь прямо перед его носом. С минуту он постоял на площадке, а затем медленно побрел вниз по лестнице, игнорируя лифт. Толкнув дверь на выходе из полутемного прохладного подъезда, Джоунс на секунду ослеп от ярких солнечных лучей. В Сиднее в октябре было прохладнее, чем в Монако, но еще достаточно тепло. Однако не смотря на это Джека продолжал бить озноб. Ему было дурно от одной мысли, что Кэтрин увидела их в такой момент. Когда его глаза привыкли к яркому свету, он попытался найти взглядом Кэтрин, но ее и след простыл.

Джек поднял голову вверх, выискивая взглядом окно Лили, но успел заметить только как задергивается занавеска. У него не получилось, и нужно было лететь обратно. Джордан ему едва голову не откусил, когда узнал, что Джоунс собирается лететь в Сидней за неделю до финала гонок. Джек клятвенно обещал обернуться одним днем и приступить к тренировкам с новой силой. Они уже миллион раз протестили болид и усовершенствовали его до мелочей.

Что Кэтрин делала в Сиднее? – задавался вопросом Джек по дороге в аэропорт. Он был уверен теперь на сто процентов, что она все вспомнила и ее мучила совесть. Тогда, после показа… он вновь вспомнил, как она выхватила его взглядом из толпы, выходившей из зала после просмотра фильма. Их глаза встретились, и воздух вокруг наэлектризовался. Кэтрин сделала к нему нетвердый маленький шаг, а он резко развернулся и ушел. Наверное, ей сейчас очень плохо. Джек продолжал бороться с собой. Она вновь была той самой Кэтрин. Или нет?..

Джек тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли. Впереди был финал сезона. Нужно думать только об этом. В кармане ненавязчиво завибрировал телефон, отгоняя мысли о гонках.

– Джек? – раздался в трубке взволнованный голос Доминика. – Я нашел твою мать.

Теплые солнечные лучи золотили спокойную морскую гладь, на которой плавно покачивалась белоснежная яхта «Верность». Солнце медленно садилось за горизонт, разбрызгивая во все стороны ярко–алые, оранжевые и золотые краски. Ветер ласково обдувал трех людей, находившихся на верхней палубе. Перед ними на небольшом столике были разбросаны фотографии и документы. Один из мужчин, худощавый и очень бледный, будто никогда в жизни не загорал, что–то рассказывал.

У борта яхты стоял высокий хорошо сложенный блондин с васильково–голубыми глазами и внимательно слушал говорившего. Третий же лежал на шезлонге, заложив руки за голову, и делал вид, что ему абсолютно безразличны слова говорившего. Глаза его были скрыты за темными очками, и истинных чувств мужчины не было видно. Солнце шлифовало его бронзовый загар и играло в черных волосах, вспыхивая червонным золотом.

– Я сделал все, что ты просил, Джек. Я нашел эту женщину и мужчину, о котором она упоминала. С кого мне начать? – Доминик перебирал лежавшие рядом с ним бумаги.

– Давай с женщины, – решил Джек.

Он старался лежать как можно расслабленнее, но чувствовал, что ему это удается плохо. Алекс от борта яхты бросал на него тревожные взгляды. Джек был рад, что его глаза скрыты за темными очками.

– Ее действительно зовут Мэри Джоунс, родилась и выросла в Лондоне. Отец и мать – Сэмюэл и Агата Джоунс, коренные лондонцы, несколько поколений жившие на Кэмптон авеню. Уважаемая светская семья, владельцы крупной недвижимости, а именно: двух четыре звёздочных отелей в западной части города. Мэри – их единственная дочь. В 1993 году окончила школу и поехала учиться в Гарвард. Но университет не закончила, бросила, уехала из Лондона в неизвестном направлении. Через несколько лет прислала родителям весть, что живет и работает в Меерсбурге, небольшом городе на юге Германии. Контакты с родителями не поддерживала, если не считать рождественских открыток. Причиной таких отношений послужил конфликт, произошедший в те времена, когда она училась в школе. В 1990 году в город переехал некий Джон Фостер, о нем позже. Между ними завязались отношения, приведшие к беременности Мэри. Сэмюэл и Агата пытались скрыть это от общественности и заперли дочь в четырех стенах. Информация крайне закрытая и труднодоступная, им удалось замять эту историю. Мэри родила совсем в другом городе, ребенок родился мертвым. Сэмюэл отказался забирать младенца и хоронить, поэтому новорожденного утилизировали как био материал, а именно – кремировали. Я нашел документ, подтверждающий время и дату смерти ребенка, записанного как Джоунс, на месте имени стоял прочерк. Но меня смущали некоторые неточности: Мэри родила мальчика с первой отрицательной группой крови, весом три с половиной килограмма и ростом 52 сантиметра. В документе же, подтверждающим кремацию, были указаны другие данные – 3 положительная, три килограмма двести грамм и рост 49 сантиметров. Я запросил доступ к архиву и начал искать другого ребенка, рожденного в тот же день, с такими же параметрами, каку якобы кремированного Джоунса. Нашлись двое младенцев: один из них живет сейчас в Провансе и растит троих детей, носит имя и фамилию Алана Смита. Второго же ребенка отправили в приют города Харлем. Там же ему сделали свидетельство о рождении, в котором записали ребенка как Джека Ричарда Джоунса, – торжественно закончил Доминик, гордясь тем результатом, который его речь произвела на парней.