Александр Харыбин - Пятый всадник

И вообще, я не мог понять, зачем нужна такая спешка. Ведь анабиоз задуман не для того, чтобы перекантоваться в морозилке пару или десяток лет. Если все будет так, как утверждает Профессор, и на Земле победит Пятый Всадник, то раньше, чем через несколько сотен лет показываться на свет божий нет никакого смысла – найдут и моментально уничтожат. Появляться можно только тогда, когда государство Пятого Всадника, которое будет создано на обломках Цивилизации, уйдет в небытие под воздействием неизбежных внутренних противоречий и неурядиц. Но когда это произойдет – неизвестно, поэтому лучше не рисковать и поставить будильник на пару тысячелетий.

Проблемы в том, чтобы держать человека несколько тысяч лет в замороженном состоянии, нет. На Шпицбергене в шахте он спокойно пролежит хоть миллион лет в целости и сохранности безо всяких затрат энергии. Но энергия понадобится для того, чтобы его разморозить. А где взять такой источник, чтобы мог по сигналу начать функционировать спустя два тысячелетия? Да и для того, чтобы такой сигнал дать, тоже нужна энергия.

Так что самая главная проблема была еще очень далека от своего разрешения.

Я постоянно думал над этим вопросом, но пока не мог нащупать нужный путь. Единственное, что приходило в голову, это сделать первую ступень на основе маломощного РИТЕГа, который потом запускал бы мой термоядерный реактор. Но на пути к практической реализации этого способа я видел кучу сложностей. Наверное, их можно было бы решить, однако это – время и средства.

Но, едва я успел приступить к процессу разморозки Собы, как поступило сообщение от Профессора. Он приказывал срочно вернуться в Москву. Билет на самолет был уже выкуплен. Вылет намечался через два дня. Для Катерины это стало настоящей трагедией. Первый раз за довольно долгое время нашего знакомства увидел, как она вышла из себя, ругая Профессора самыми грязными словами. Я как мог, утешал ее, говоря, что уезжаю ненадолго и скоро вернусь. Но она даже не хотела меня слушать, в истерике хватая и бросая на пол разные предметы.

Я схватил ее и прижал к себе. Через минуту она затихла. Прижалась ко мне и начала тихо плакать.

– Я чувствую, что мы никогда больше не увидимся, – вдруг прошептала она сквозь слезы.

Я ничего не сказал в ответ, потому что самого мучило такое же предчувствие. Только гладил, молча, ее волосы и целовал мокрые от слез лицо и губы.

Катерина провожала меня до самого аэропорта столицы Шпицбергена. Перед проходом в зону паспортного контроля, мы долго стояли, обнявшись.

– Я приеду. Закончу все дела, и тут же приеду, – прошептал ей на ушко. Она кивнула, ничего не ответив.

Я мягко отстранил ее от себя. Глаза были сухими, но совершенно безжизненными, устремленными куда-то вдаль. Поцеловав ее последний раз в губы, развернулся и зашагал прочь. У стеклянных дверей обернулся. Она смотрела на меня неотрывно, опустив руки по швам. Я помахал ей. Она лишь сделала легкое движение рукой.

«Я обязательно вернусь. Закончу все дела – и сразу же вернусь» – повторял я про себя всю дорогу к самолету. Но вдруг, сам не понимая причины, ясно почувствовал, что не вернусь. И от этого смутного, но гнетущего предчувствия засосало под ложечкой.

На Базу приехал практически под утро.

Наверное, лучше было бы, когда улетал на Шпицберген, ехать на машине, а потом оставить ее в Москве на стоянке. Ну, заплатил бы за полгода двадцатку, зато не пришлось бы сейчас тащиться на перекладных. До Талдома добрался на последней электричке, которая прибыла туда почти в два ночи. На станции еле удалось взять такси – непросто в такое время найти желающих везти черт знает куда странного бородатого мужика. Потом полтора километра еще шел по совершенно темному лесу. Ноги всю дорогу то попадали в ямы, то цеплялись за торчащие из земли корни. Так что, пока дошел по лесной дороге до Базы, успел пару раз упасть и извозиться по уши.

На самой Базе практически ничего не изменилось. Людей не было видно. Замок на моей двери не поменялся, что радовало. Когда я, наконец, лег на кровать, за время моего отсутствия пропахшую сыростью и еще чем-то нежилым, было уже начало четвертого утра.

Но, несмотря на усталость, долго еще ворочался с боку на бок, не в силах уснуть. Перед глазами стояла сцена прощания с Катериной в аэропорту. Нахлынула невыносимая тоска. Такая же, как тогда, когда я впервые осознал, что больше никогда не увижу Машуни. Я все пытался понять – почему? Но ответа не находил. Просто, какое-то неосознанное предчувствие. Хотя, вроде бы, и оснований для этого никаких не было. Я все пытался убедить себя, что опасаться совершенно нечего. Что завтра же я попрошу Профессора собрать все мое оборудование и отвезти на Северную Базу. Главное, чтобы Катерина не вздумала сама лезть в морозильник. Я приеду, и, если уж по какой-то причине нельзя будет продолжить со свинками, то залезу сам. И все будет нормально. Но что-то не давало мне успокоиться.