Александр Харыбин - Пятый всадник

С минус пятнадцати до нуля температура повышалась в течение недели. За это время вышло еще немного ксенона. С момента, как температура перевалила за ноль, скорость нагрева я увеличил, непрерывно следя за эмиссией ксенона. Если сравнивать с тем, что происходило с этим же кроликом во время предыдущего эксперимента, то интенсивность выделения газа сократилась в несколько раз. Это вселяло определенную надежду в то, что следующий эксперимент с собачкой закончится удачно.

Кролик ожил сразу, едва температура его тела достигла тридцати восьми. Чисто внешне, его состояние было намного лучше, чем после прошлой разморозки. Через пару часов он уже принялся кушать. А тогда он в течение нескольких дней был вялым и апатичным.

Катерина стала чуть веселее. По вечерам мы часто обсуждали её результаты, я рассказывал ей о своих экспериментах. Вечная тьма этого места, давление близких седых гор иногда угнетали меня. Но все чаще не хотелось уезжать назад. Я засыпал, обнимая Катерину, и мне не хотелось снова оставаться одному.

35

Наступил февраль. Полярная ночь близилась к концу, о чем предвещало зарево в южной стороне неба, появлявшееся на короткое время в полдень. Хотя назвать полуднем кромешную темноту, нарушающуюся лишь красноватым светом узкого серпа луны, иногда поднимающейся невысоко над горизонтом, язык поворачивается с большим трудом.

Собу заморозили в марте, когда солнце уже начало на короткое время освещать окрестные горы своими робкими лучами. Морозы отступили, лишь изредка доходя до минус пятнадцати. Тогда же нашу базу посетила медведица с медвежонком. Слава Богу, собачка к этому времени уже лежала в барокамере. А то могла случиться серьезная неприятность. Парочку с большим трудом удалось отогнать с помощью ракетницы.

По тому плану, который я наметил, собачку должны были разморозить в конце июня. В течение месяца с момента замораживания должен был происходить медленный сброс давления. Потом еще месяц Соба должна полежать в стационарном режиме, а затем уже наступал процесс разморозки. На него я выделил тоже один месяц.

В мае наступила настоящая весна. Все начало таять, и до Баренцбурга на снегоходе добраться стало невозможно. Людей и грузы приходилось возить на вертолете, что, естественно, причиняло кучу неудобств. Оперативно вызвать вертолет было нереально, так как в Баренцбурге он был один. Да и стоил такой вызов кругленькую сумму.

Перед летом прилетели тучи птиц. Мне кажется, их тут были миллионы. Многочисленные стаи этих кричащих тварей залетали с близкого берега моря. Некоторые, видимо, с целью поживиться, садились на крыши наших бытовок, мачту и провода, внимательно разглядывая проходящих людей и совершенно их не боясь. Увидев однажды, как здоровенная чайка долбит своим клювом спутниковую антенну, я уже начал опасаться за сохранность нашего оборудования.

До конца мая с базы уехали почти все специалисты. В принципе, свою работу они сделали и были не нужны. Остались двое, которые должны были покинуть базу в августе. До этого момента они должны были научить меня обращаться со всем оборудованием. Так, чтобы хотя бы какое-то время мы с Катериной могли здесь прожить вдвоем. И не просто прожить, а еще и заниматься исследованиями.

Я регулярно писал письма Профессору с просьбой доставить с Базы все мои вещи, связанные с работой по ядерному синтезу. Но он на эту тему старательно отмалчивался.

В последних числах мая начал размораживать собачку. Отрегулировал процесс таким образом, чтобы подъем температуры с одновременной откачкой ксенона шел в течение месяца. И чтобы все это время давление в камере поддерживалось на уровне половины атмосферного.

Я надеялся, что план разморозки, до того успешно опробованный на кролике, сработает. И в случае удачи собирался привезти сюда несколько свинок и отработать методику уже на них. Правда, Катерина говорила, что времени на свинок нет, так как ее поджимают сроки, поставленные Профессором. И в случае удачи с собачкой надо переходить сразу к человеку. Мне это казалось безумством, но я был уверен, что насчет свинок сумею ее уговорить. Ну, в самом деле, ведь не позволит же ей Профессор рисковать своей жизнью. А потерять год или даже два на дополнительные эксперименты, которые помогли бы многократно сократить риск – думаю, не самое страшное. Тем не менее, чтобы отбить у нее желание ставить эксперименты на людях, сказал, что первым подопытным кроликом стану я сам.