Александр Харыбин - Пятый всадник

– Олег, из отчета я понял, что при работе вашей установки получается плутоний, – начал Командор, когда мы остались одни, – это так?

– Да, плутоний образуется. И это серьезная проблема, – ответил я, подсознательно улавливая, что он к чему-то клонит, но пока не понимая точно – к чему.

– А если это вообще не проблема? Насколько реально выделить плутоний оттуда?

– Он выделяется обычными химическими методами. Принципиальных трудностей нет, правда, процесс довольно дорогой. Но тут главная проблема в том, что из-за накопления плутония данная конструкция не сможет найти широкого применения. Сейчас мы думаем над тем, как уйти от урана в тепловыделяющих элементах. Я как раз в ближайшие дни собираюсь провести эксперименты в этом направлении.

– Подожди, – прервал он меня, нетерпеливо махнув рукой, – лучше ответь – ты сможешь наработать столько плутония, чтобы его можно было выделить? Хотя бы несколько граммов?

Я начал догадываться, о чем идет речь. Возможность получения плутония ему, похоже, видится гораздо важнее получения энергии. Но куда он собирается его девать? Не бомбу же делать? Да и продать его совершенно нереально – тут же загребут. Профессор не зря посоветовал мне обдумывать каждое слово. Я решил, что Командор специально не сказал ему заранее, о чем будет со мною беседовать. Профессор мог только догадываться, что речь пойдет о моем реакторе. Как бы Командор ни собирался использовать плутоний, моя задача – отговорить его от этого. Надо сказать, что наработать плутоний не получится.

– Это нереально. В бланкете за неделю его образуются миллиграммы. Больше недели реактор сейчас работать не может. Очень низкий ресурс у силового высоковольтного ключа.

– А если менять эти ключи по мере выхода из строя?

– Силовой ключ – самый дорогой элемент конструкции. Его можно все время заменять, но плутоний тогда получится слишком дорогим.

– Из того, что ты сейчас сказал, – снова перебил меня собеседник, – следует, что и сам реактор не имеет никакой ценности, так как энергия, которая получается с его помощью, тоже будет слишком дорогой. Я правильно уяснил?

Черт! В логике ему не откажешь. Надо выкручиваться.

– Совершенно верно. Но мы сейчас работаем над методами увеличения его ресурса.

– Так давайте, увеличивайте быстрее. А когда ресурс станет нормальным, можно будет добывать плутоний. Да?

Так и подмывало спросить его – зачем ему нужен этот плутоний? Но задавать подобные вопросы обычно опасно для здоровья.

– Это зависит от того, какой именно нужен плутоний. Обычно он получается в виде смеси двух изотопов – двести тридцать девятого и двести сорокового. Для энергетических реакторов и всяких прикладных целей вроде датчиков задымления в противопожарных системах, вполне годится эта смесь. А вот для атомной бомбы нужен чистый двести тридцать девятый. Чтобы его получить, нужны особые условия.

– А какой у тебя образуется?

– Ну, изотопный состав я не проводил, но, наверняка, смесь.

Тут я сильно покривил душой. При тех условиях, которые были у меня в реакторе, преимущественно должен был образовываться именно двести тридцать девятый изотоп. Но вряд ли мой собеседник вскроет обман. Для этого надо обладать соответствующей компетенцией.

Командор был разочарован. Это его разочарование утвердило меня в мысли, что ему нужен был именно оружейный плутоний. Неужели он хочет из него сделать бомбу? Но ведь это совершенно нереально. Иметь плутоний подходящей чистоты – только десятая часть того, что для этого нужно.

– Слушай, Олег, – прервал он свое молчание, – я тут смотрел твои результаты и заметил одну интересную вещь. При одних и тех же характеристиках импульса выход энергии и нейтронов тем выше, чем больше масса рабочего тела. Получается, что ток импульса не один к одному переходит в нейтроны, а играет как бы роль катализатора. То есть, я правильно понял, что при достаточно большом размере рабочего тела и очень мощном импульсе можно добиться выхода очень высокой энергии? Сравнимой с ядерным взрывом.

Мне бы очень хотелось, чтобы мой собеседник не заметил того изумления, которое я почувствовал, услышав его слова. Сказать, что я был ошарашен, означало сильно смягчить ситуацию. Какое-то время не мог вымолвить ни слова. Черт! Надо было заранее спросить у Профессора, чем вообще занимается этот Командор и какое у него образование. Чтобы не попасть впросак. Неужели он и вправду тщательно изучает и анализирует мои материалы? Слабо верится. Или у него есть помощники? Эта мысль вызвала нехорошее чувство. Будто съел тухлый чебурек. Мой не очень долгий опыт научной деятельности все же научил тому, что помощники очень быстро переходят в категорию соавторов, а затем, и просто авторов. Но на конкретно поставленный вопрос надо отвечать.