Александр Харыбин - Пятый всадник

– Они ехали на машине ночью по Ярославскому шоссе. Возвращались со свадьбы родственников жены. Я тогда не мог поехать с ними, за рулем была дочка. В общем, вылетели на встречку, фуре в лоб. Все погибли на месте. Дорога тогда была мокрой, наверное, дочка превысила скорость. А, может, уснула, – тут Профессор отвернулся, но я успел заметить, как его лицо исказилось, словно от внезапного приступа боли. У меня самого горло схватил спазм от нахлынувшей жалости к нему.

Так мы оба молчали несколько минут. Прекрасно понимая его состояние, я счел за благо не нарушать молчание первым. Наконец, Профессор повернулся ко мне и на удивление бодрым тоном произнес:

– Надо ужин готовить. Коньячку выпьешь?

Насчет коньячку я был не против. Но, в то же время, боялся показаться пьяницей. Поэтому решил дать несколько уклончивый ответ.

– Коньячку было бы неплохо. Но боюсь, что придется отказаться – завтра голова нужна светлая.

Мне показалось, фраза несколько покоробила Профессора. Он усмехнулся, и ответил.

– Ну, да, конечно. Мне-то голова не нужна. Ведь у математиков и программистов всего одна извилина.

Совершенно не желая и не ожидая такой реакции, я в замешательстве несколько секунд похлопал глазами, затем выдавил из себя:

– Да что вы, Сергей Александрович! Я совсем не то имел в виду. Наоборот, я всегда уважал ваши умственные способности. И вообще, восхищаюсь тому, как быстро вы вникаете в разные далекие от математики темы.

– Шучу. Я же не предлагаю нажираться до потери сознания. Пара рюмок хорошего коньяка, я думаю, никому не повредит.

– Ну, если чуть-чуть, то можно.

– Вот и славно, – он уже полез в шкаф, и выудил оттуда бутылку армянского коньяка. Я не большой специалист в этом деле, но, насколько мог судить, коньяк был не из дешевых. На столе появилась пара рюмок из шкафа, каждую из которых Профессор наполнил чуть больше, чем наполовину. Потом достал из холодильника лимон, тонко порезав его на тарелке.

Он поднял свою рюмку.

– Давай за тебя. Чтобы твои проблемы нормально решились. И за успех наших исследований.

Мы чокнулись и выпили. Коньяк оказался просто превосходным. Далее перешли к процедуре приготовления ужина. Как я и ожидал, в холодильнике кроме замороженных полуфабрикатов почти ничего не наблюдалось. Типичный рацион холостяка – дорого, неэффективно, да еще и вредно. Но вслух критиковать не стал – зачем наступать человеку на больную мозоль. Выбрали блинчики с мясом, разогрели их в микроволновке. Пять минут – и ужин готов. Запах от дымящихся лежащих на тарелке аппетитного вида блинчиков вызвал обильное слюноотделение, словно у павловской собачки. Да, ароматизаторы в смеси с глутаматом натрия хорошо выполняют свою работу. Только сейчас я вспомнил, что остался без обеда, а завтракал в шесть утра.

Уничтожение трех блинчиков заняло у меня ровно две минуты. Профессор посмотрел на меня, и, ничего не сказав, включил электрический чайник, плиту и достал из морозилки упаковку пельменей.

– Сколько тебе? – спросил он, начав бросать пельмени в кастрюлю, куда до того налил кипятка из чайника. Я попытался вежливо отказаться, но он меня даже не стал слушать.

– Я думаю, штук пятнадцать должно хватить, – решил он, заканчивая отсчитывать пельмени в кастрюлю. Помешав их ложкой, поставил кастрюлю на конфорку и разлил еще по полрюмки.

– Видишь, – произнес он, опрокинув в рот содержимое рюмки и закусив кусочком лимона, – мы с тобой вроде как родственные души. Оба потеряли близких людей.

Я захотел, было, возразить на это. Ведь несчастный случай и зверское убийство – совершенно разные вещи. Но вовремя одумался и промолчал.

– У меня часто бывает такое ощущение, что они не умерли совсем, – продолжал Профессор, – хотя прошло уже больше пяти лет. Все время, кажется, что они наблюдают за мной. Иногда бывает так, что собираешься что-то сделать, но вдруг подумаешь, что они такой поступок могут не одобрить, и приходится давать задний ход.

Я согласно кивнул головой, сказав, что испытываю похожее ощущение.

– Я вот думаю иногда, что люди на самом деле не умирают, а просто переходят в другую форму материи, в другое измерение, – произнес он, отрешенно глядя куда-то в сторону.

Я не смог скрыть недоуменного взгляда. Слова Профессора изумили. Мне казалось, что такой образованный и умный человек не может верить во всякий бред типа загробной жизни. Хотя наверняка эта вера для него явилась простой защитной реакцией. Чтобы не сойти с ума от горя. Я бы после гибели Машуни тоже с большим удовольствием поверил бы и в загробный мир, и в бессмертие души, но мое образование не позволяло этого сделать. Я промолчал, надеясь, что Профессор моего взгляда не заметил. Хочет верить человек – пусть верит. Это его личное дело. Хотя лет пять назад стал бы, наверное, с пеной у рта доказывать свою правоту.