Алексей Лельчук - Истории без географии

С названием «Балхаш» у меня связано ещё одно воспоминание ― о самом секретном оружии Советской Армии, которое никогда не удастся выведать никакой иностранной разведке. Это ― уникальный способ мытья полов. С помощью этого метода можно без швабры очень быстро и очень чисто вымыть очень большие площади пола. Называется метод, я думаю, в каждой части по названию ближайшего крупного водоёма, потому что первым действием является выплескивание на пол полного ведра воды. У нас этот метод назывался «Балхаш». За сохранение этого секрета можно ручаться, ведь никогда, кроме как в армии, мужчина в нашей стране не будет мыть пол в большом помещении, а женщины в армии не служат.

Я являюсь хранителем ещё одной крупной государственной тайны, она связана с так называемой «засекречивающей аппаратурой связи», которую мне пришлось обслуживать согласно своей военной специальности.

Перед окончанием войскового приёмника к нам пришел майор и стал задавать вопросы и распределять нас по ротам. Первым вопросом было: кто умеет печатать на машинке? Несколько человек вышли вперед. Я подумал и честно решил, что я не очень хорошо умею печатать на машинке, ведь до этого печатал только на клавиатуре компьютера. И не вышел. Скромность украшает человека, но не солдата. Ведь фактически вопрос означал: «Кто хоть раз в жизни видел печатную машинку?» «Умеющие печатать» пошли работать в штаб и жили, в общем, неплохо до самого дембеля. А узнав о моём компьютерном прошлом, майор отправил меня на сложную техническую должность.

До меня в ЗАСе сидел рядовой Вербицкий ― неплохой, в общем, парнишка из донских казаков. Я стал приходить к нему на стажировку. Моей задачей было каждый день утром вытащить кусок перфоленты с паролем из опечатанной коробочки, вставить его в большой ящик с кнопками и затем в определённой последовательности нажать и повернуть десяток кнопок и ручек на этом самом ящике. Верба делал это виртуозно, а у меня никак не получалось. Я всё время какую-нибудь ручку или кнопку забывал. Почему? Я до сих пор не понимаю. Верба мне довольно спокойно все объяснял и много раз показывал, а в зубы начинал тыкать костлявым кулаком только, когда совсем выходил из себя. Я до сих пор этого не понимаю, ведь к тому времени окончил два курса технического вуза. По-видимому, это и есть какая-то страшная государственная тайна.

Но в конце концов я научился менять пароль на ЗАСе и прослужил там почти полгода. После утренней установки пароля в мои уставные обязанности входило весь день сидеть напротив этой машины и ждать смены. В ночную смену не нужно было менять пароль, ― просто выключить аппаратуру, бросить бушлат на пол напротив киловаттки и спать. Кроме этого, в мои неуставные обязанности входило за час до конца смены вымыть полы на своей станции, в коридоре и на тех станциях, где со мной в смене дежурили деды.

К весне меня перевели на соседнюю станцию, за стенкой, где стояла-таки печатная машинка. Но печатать на ней мне всё равно не пришлось, потому что она печатала сама. Она была подключена к ЗАСу и печатала на длинных бумажных полосках длинные ряды цифр, которые я быстро и умело клеил в столбик на стандартный телеграфный бланк. После этого наступала самая приятная часть моих обязанностей: я клал секретную телеграмму в портфель, опечатывал его пластилиновой печатью и нёс в штаб. Это были целые полчаса свободы. Относительной свободы.

Степень относительности зависела от того, кто сидел в это время на телефонном коммутаторе. Если там сидел негодяй Ситников, то я старался как можно быстрее прошмыгнуть по коридору мимо всегда открытой двери, чтоб тот не успел дать мне задание: например, сбегать в магазин и принести ему кулёк печенья и пачку сигарет. Кроме того, от Ситы можно было ни за что получить по морде. Кроме того, Сито мог позвонить в роту и сообщить дедам: мол, к вам направляется свободный кадр, пользуйтесь. Деды выслали бы из роты молодого на перехват с заданием для меня. Это неприятно. Лишний раз ходить в магазин было опасно. По дороге или в самом магазине можно было наткнуться на немца, который обязательно стукнет в роту, что солдат с секретным портфелем отклонился от курса. За это можно было назавтра залететь в наряд. И, кроме того, получить от дедов или Ситы за невыполненное задание. Так что с Ситой на коммутаторе мой маршрут был быстр и опасен.

Если на коммутаторе сидел кто-нибудь из наших, вся сила телефонной связи оборачивалась на увеличение степени моей свободы. Димка Устюжанин сообщал мне, где дислоцируются в данный момент наши деды и немцы, что творится в роте, что на почте, что в магазине. Устик звонил мне на станцию в подходящее время, и мы вместе планировали маршрут. Складывали наши скудные финансы и строили мой путь так, чтоб приобрести как можно больше еды, которая скрасила бы нам следующую ночную смену. Кроме того, зная, где примерно меня может подстерегать дед или немец, я мог по ходу дела отклоняться от маршрута в пространстве или времени. Если я знал, что никто в ближайшее время не собирается с проверкой на узел или в роту, я мог задержаться в штабе у секретчиков в комнате с кондиционером. Я мог заглянуть в роту и перекинуться парой слов с дневальным, если он был из наших. Я мог зайти на почту и без лишних ушей спросить, не пришла ли мне посылка. Или тайно вынести оттуда припрятанную для меня почтальоном посылку.