laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

А потом он действительно аппарировал. Раздался громкий хлопок, и он исчез в никуда.

Эхо аппарации затихло, но Лили не сразу двинулась с места — еще немного постояла, зябко обхватив себя руками, и просто слушала, как шумит улица. Перед домом напротив стояло несколько вкривь и вкось припаркованных машин — там играло пианино, что-то пели не вполне трезвые голоса. Все коттеджи на их улице были украшены электрическими гирляндами — под крышами помаргивали огоньки; только у ближайших соседей под стропилами была протянута веревка, но о самих гирляндах забыли. Петерсоны, как припомнила Лили, часто грызлись.

Начиная ежиться от холода, она не спеша прошла по подъездной дорожке и вернулась в дом, окунувшись в тепло, как только переступила порог и затворила за собой дверь. Чувствовала она себя при этом странно — словно в голове должны были бушевать мысли и бурлить эмоции, но там оказалась лишь чудовищная пещера, наполненная одной пустотой.

Лили будто заново увидела Сева — как он стоял у ворот к ней спиной, и только рождественские гирлянды мигали в окружавшей его черноте. В тот момент, когда он собрался тебя убить, я перестал быть Пожирателем.

— Лили?

Она подняла взгляд — мать стояла у двери, ведущей в столовую. В неверном свете прихожей было трудно разобрать, в каком она настроении. Лили снова собралась с духом.

— Да, мама?

Немного помолчав, мама заговорила — негромко и торопливо:

— Я не хочу, чтобы ты общалась с этим мальчиком.

Ничего неожиданного — но у Лили все равно кольнуло сердце. "Ну вот, — подумала она понуро, — попытка решить нерешаемое уравнение имени Северуса, дубль второй".

— Мам, пожалуйста, давай не будем больше об этом...

— Лили...

— Ты же знаешь — мы будем общаться, несмотря ни на что, — произнесла она как можно мягче и спокойнее: ее мать была не из тех родителей, которые всерьез мешают дочерям встречаться с друзьями.

— Знаю, — ответила мама, и на этот раз в голосе ее было что-то болезненное, почти... страх. Лили невольно ощутила раздражение, но усилием воли подавила это чувство.

Мама вправе опасаться Сева, он и впрямь кажется зловещим. Она просто не знает, что он ни за что не причинит мне вреда, и это не ее вина.

Лили сама когда-то этого не знала и его боялась — и одновременно боялась, что его вот-вот схватят и отдадут дементорам. Но после той битвы, когда он ее спас, из двух ее страхов остался только один. Потому что тот, кто рискует ради тебя жизнью, тебе не враг.

— Лили... — сказала мама и осеклась. Лили устремилась к ней через всю прихожую и крепко обняла, уткнувшись носом в аромат гардении и апельсинов.

— Все хорошо, мама, — пробормотала она.

— Нет, не все. Лили, ты повздорила с этим мальчиком полгода назад — даже не думай, я не забыла, как обстояли дела в начале лета — потом прошлой ночью я обнаруживаю, что ты плачешь из-за ребенка, а затем вдруг оказывается, что вы с ним — с Северусом — помирились?.. Здесь точно есть какая-то связь, я уверена.

Лили невольно поморщилась — попыталась это скрыть, но не успела; мама заметила и впилась в нее глазами — требовательно, почти отчаянно.

— Лили, пожалуйста, скажи мне правду, — попросила она грустно. Лили почувствовала слезы в уголках глаз; сморгнула их — и едва не проиграла эту битву, когда мама осторожно коснулась ее лица. — Он лучший лжец, какого я только встречала — ему бы я поверила. Но ты... даже если бы я не была твоей матерью — ты краснеешь, когда врешь.

— Рыжие легко краснеют, — пробормотала Лили, скривившись.

Мама улыбнулась — мимолетно, будто не замечая этого; ее палец легонько выписал круг на щеке дочери.

— Лили — правду.

Лили закусила губу; глубоко вдохнула — воздух наполнил легкие, распирая грудь; и наконец вытолкнула его наружу вместе со словами:

— Я... не могу, мам. Не могу рассказать.

Мама не сводила с нее глаз.

— Я бы честно хотела — очень-очень — но не могу. Это, — поколебавшись, она все-таки продолжила, — это связано с моим миром — с магией. Я ничего не могу тебе рассказать.

Про себя Лили взмолилась: ох, только бы в этих словах оказалось достаточно искренности, чтобы лицо ее не выдало. Парадоксальность этой ситуации от нее не ускользнула: два года она мечтала — тысячи и тысячи раз — чтобы мама была жива, чтобы с ней можно было поделиться миллионом пустяков про Джеймса и Гарри, даже рассказать насчет Северуса — что она всерьез опасается за его душу, во всех возможных смыслах... И вот ее желание исполнилось, но она не может ни о чем даже заикнуться.