laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

И все-таки она осталась лежать в кровати, не желая дать понять Петунье, что та преуспела. Этой ночью Лили приснился странный сон — не то чтобы совсем странный по меркам сновидений, просто какой-то... неожиданный, что ли? И все же не совсем. Ох, она окончательно запуталась.

Ей снилось, что она шла по берегу реки, от которой пахло морем. Разумеется, во сне не было запахов, но она ясно помнила, как шла и думала: "Как странно, здесь пахнет морем". А потом она подняла глаза, и на другом берегу реки стоял Северус — но она его едва узнала, потому что он выглядел гораздо старше, хотя все равно без малейших сомнений оставался Северусом.

— Сев! — он и так смотрел прямо на нее, но во сне она все равно его позвала. — Как ты туда попал?

— Не знаю, — произнес он этим своим гладким, безупречным, свободным от эмоций голосом. — Как ты туда попала?

— Можно ли как-то перебраться на другой берег? — она и правда хотела это выяснить.

— Полагаю, нам стоит пройти дальше — может, река где-нибудь станет уже, — ответил он. И они все шли и шли, каждый по своему берегу, но река все не сужалась и не сужалась. Потом Северус промолвил: "Здесь пахнет морем", — и Лили проснулась в темноте, потому что до рассвета оставалось еще несколько часов, и она лежала и думала, что голос Северуса напоминал ей гул океана.

Пылесос затарахтел и выключился; затем прогрохотал в сторону чулана, где и затих окончательно. Петунья протопала вниз по лестнице. Она собиралась готовить рождественский обед; к стряпне она сестру обычно не подпускала, но Лили и не возражала, поскольку терпеть не могла заниматься домашним хозяйством — возможно, потому, что от нее как от женщины все этого ждали.

Откинув одеяло, Лили всунула ноги в тапочки, не желая сразу расставаться с нагретой постелью. На мгновение ее словно затянуло в призрак ее обычной утренней рутины: встать, проверить, как там Гарри, вскипятить чайник, выпить чашку чая на кухне в тишине и одиночестве, затем прокрасться в их с Джеймсом комнату и достать сынишку из колыбельки. Она прижимала его к сердцу, и его теплое тельце согревало ее куда лучше, чем чай, сколь бы горячим он ни был.

Лили надавила ладонями на глаза; вспыхнули разноцветные точки. "Северус сказал, что с ним все в порядке, — напомнила она себе. — Он счастлив и любим, его многие любят".

Если Северус преподавал в Хогвартсе зельеварение, значит, он был учителем Гарри... все то время, пока Гарри учился в Хогвартсе. Сев знает Гарри и сможет рассказать, каким он вырос, с кем дружит, чем увлекается и что у него хорошо получается — все те бесчисленные мелочи, которых она не знала и думала, что никогда уже не узнает.

Она так чудовищно боялась — от жути ей казалось, что сердце уже никогда не начнет биться спокойно — и все ее страхи сбылись. Кроме одного. Гарри все-таки выжил. Вот только она этого уже не увидела.

Лили несколько раз глубоко вздохнула — хватит, надо успокоиться и перестать дрожать. Сегодня она встретится с Севом, и он ей расскажет о Гарри.

С головой уйдя в мысли о том, как бы сегодня улизнуть от родных, она не обращала внимания, что на себя надевает. Только уловив собственное отражение в недрах зеркала на дверце шкафа, Лили обнаружила, что ухитрилась напялить кошмарный оранжевый кардиган к юбке в красную и коричневую полоску.

— Дурновкусие так и хлещет, — пробормотала она, стягивая с себя эти тряпки.

В итоге в честь Рождества она остановилась на зеленом джемпере. Мама всегда пыталась ее убедить почаще носить зеленое — этот цвет подчеркивал ее глаза, и друзья Лили впадали в экстаз всякий раз, как видели на ней этот изумрудный оттенок. "Мальчики будут сходить по тебе с ума!" — повторяли они, явно завидуя, и Лили едва удавалось подавить раздраженное рычание: можно подумать, что сводить мальчиков с ума для нее предел мечтаний! Едва ли кто-нибудь из девочек в Хогвартсе понимал, что такое феминистское движение, а уж о мальчиках и говорить было нечего.

С кухни доносился мамин голос; там гремели кастрюли и плескалась вода. Спустившись по лестнице, Лили прошла на кухню кружным путем, через столовую. Мама гладила парадную скатерть, Петунья готовила. Вокруг обеих клубился пар — от утюга и стоящей на плите кастрюли соответственно; Петунья как раз опускала в кипящую воду лук-шалот.

— С Рождеством, милая, — сказала мама, отвернувшись от скатерти, чтобы чмокнуть Лили, не прекращая глажки. Как же хорошо, что ведьмам этому учиться не обязательно...