Олесь Донченко - Лукия

Офицер, раздумывая, посмотрел на матушку Таисию:

— А не ошиблась ли ты, божья маргаритка?

Монахиня, видя, что дело принимает другой оборот, вспыхнула.

— Крест святой! — завизжала она. — Клянусь! Чтоб меня землей сырой накормили, если я ошиблась!

Тогда офицер решительно приказал человеку в красных галифе:

— Уведи ее!

— В могильный штаб прикажете?

— В расход? Подожди. До окончательного выяснения куда-нибудь запереть.

— В погреб, — выскочила матушка Таисия. — Есть такой погреб. Я покажу.

Она пошла вперед, а за нею белогвардеец с Лукией. Монашка подвела их к погребу, в котором когда-то сидела Федосия. Щелкнул замок, и Лукия осталась одна.

Когда глаза свыклись с темнотой, девушка увидела в углу несколько старых ульев-колодок, поломанную центрифугу. В погребе было холодно. Вдоль стен росли тонкие ядовитые грибы. Лукия слышала, как Таисия спросила, когда приставят сюда часового.

— Каждую сороку охранять! — хихикнул белогвардеец. — Кто же будет тогда с красными драться?

Пулеметная трескотня глухо доносилась даже сюда, под землю. Лукия в отчаянии нажала на дверь. Она ярко представила себе красноармейцев, которых беспощадно сметал пулеметный огонь белых с колокольни.

— Он не возвратится, — шептала девушка, думая о Лаврине, а она сидит здесь, в погребе, лишенная возможности помочь. Она в плену, она бессильна.

Дверь заскрипела, но не подалась. Лукия заплакала. Лаврина, наверно, уже нет в живых. Пулеметы стреляют с колокольни во все стороны, в открытом поле красным некуда деваться от пуль.

Так она сидела час или два. А что, если попробовать сделать подкоп, чтобы вырваться на свободу? Землю можно рыть пальцами, можно снять с центрифуги металлические детали и ими рыть, рыть. К ночи подземный ход будет готов. К ночи? Не поздно ли будет? Ведь в любую минуту за ней могут прийти. Как сказал тог офицер: «В расход»?

Тут же Лукия вскочила. Она услышала шаги. Теперь все. Конец. В расход. Сюда идут...

Безумная жажда жизни пробудилась в ней. Лукия задыхалась. Она не хочет в могильный штаб!

Она перегрызет зубами горло каждому, кто попробует поднять на нее наган.

Шаги, легкие, робкие, стихли. Нет, это кто-то другой. Лукия прильнула к щелке. Косой луч предвечернего солнца ослепил ее. Но в нескольких шагах от погреба девушка увидела знакомую фигурку мальчика. Мальчик сидел под кустом, боязливо озирался. Дальше идти он, видимо, не осмеливался.

— Иоська! Иося! — крикнула Лукия. Каждый нерв ее был напряжен до предела. Неожиданная надежда на спасение захватила ее. Иоська вздрогнул и оглянулся вокруг: он не понял, откуда доносится голос.

— Иося! Это я! Иося! — вновь позвала Лукия, сдерживая безумную радость, которая теснила грудь.

— Это вы? Да? Вы в погребе? — наконец отозвался мальчик.

Припав к щели в двери, Лукия, задыхаясь, шептала:

— Найди камень. Тяжелый... Бей по замку. Но раньше посмотри, нет ли кого-либо поблизости...

Иоська засуетился. Вскоре он нашел камень и ударил им несколько раз по замку. Петля отскочила вместе с замком. Лукия глубоко вздохнула полной грудью и благодарно посмотрела на Иоську. Но тут она увидела, что по запавшим щекам мальчика катятся слезы. Он молча вытирал их ладонью.

— Иося... Что с тобой?

— Вы не знаете что? Да, вы не знаете, монашка. Они заходили в каждый еврейский дом и всех убивали... У меня уже нет мамы, монашка... И Моти нет... И сестры Иды...

Он вдруг прижался головой к груди Лукии и весь затрясся в неудержимом рыдании.

Лукия уже слышала сегодня об учиненном белогвардейцами погроме. Когда об этом рассказали игуменье, она закатила свои выпученные глаза и притворно вздохнула:

— Хоть бы детишек не убивали. Детей жалко...

Иоська дрожал от плача, а Лукия гладила его волосы, его острые выдававшиеся плечики и шептала:

— Довольно, голубчик. Хватит, мой милый. Наши наступают. Всех бандитов уничтожат, всех до одного. Слышишь, пулеметы стреляют?

И тут же вспомнила, что пулеметы бандитские, что стреляют они по красным. Однако наклонилась и еще раз зашептала мальчику на ухо:

— Там Лаврин с ними, с красноармейцами-то. Никогда не слышал? Лаврин Строкатый, мой жених.

Ей без конца хотелось повторять это имя, хотелось всем рассказывать о нем — Иоське, густым каштанам, небу...

— Вы его любите? Да? — спросил мальчик. — Значит, вы не монашка?

— Не обижай меня, Иоська, не называй меня монашкой. Я не монашка. Я Лукия, Иоська.