Отто Гофман - На Диком Западе. Том 3

— Куда? — спросил полковник.

— В крепость Св. Асафа, в 15-ти часах езды отсюда.

— Слишком далеко, чтобы регуляторы сумели уследить за вами! — возразил полковник и вызвал этим новый взрыв смеха у слушателей.

Ральф Стакпол, чтобы скрыть свое смущение, вел себя в это время донельзя глупо: хлопал руками, кричал петухом, фыркал и ржал, как лошадь, ревел, как бык, лаял, как собака кричал, как индеец, рычал, как пума, выл, как волк, и закричал, наконец, представляясь, что вызывает на бой:

— Где тот человек, который обвиняет меня? Кто рискнет бороться со мной? Я готов драться с каждым, будь он так же силен, как буйвол, или ловок, как кошка!

Всякий знал, что этот вызов не что иное, как бахвальство, которым Ральф надеялся замять дальнейший разговор с полковником Бруце, а поэтому никому из присутствовавших молодых людей не пришло и в голову поднять брошенную конокрадом перчатку. Они, напротив, дразнили рыкающего Ральфа и старались еще более возбудить его возраставшую ярость, упрекая его и перечисляя тех лошадей, которых он в своей жизни увел, никогда не помышляя об их возвращении.

Роланду вся эта комедия порядком надоела, и он хотел вернуться в дом, как вдруг на сцену вышло новое лицо, и появление его обещало вызвать еще большее веселье.

— Послушайте, Ральф, — сказал Том Бруце, — если вы, действительно, возымели большую охоту бороться, то вот человек, как раз подходящий для борьбы с вами! Смотрите, вон кровавый Натан!

При этом страшном имени поднялись хохот, крик, рукоплескания.

— Где он? — воскликнул Стакпол, высоко подпрыгивая и испуская громкий, торжествующий клич: — Разрази меня гром, если я не поколочу его! Выходи на бой! Кукареку!

— Вот это дело, Ральф! — закричали окружавшие конокрада молодые люди, хлопая его по плечу. — Покажи-ка свою храбрость и докажи нам, что ты настоящий мужчина.

Облик вновь прибывшего оказался ни чуть не лучше наружности конокрада. Но Роланд заключил из необыкновенной веселости кентуккийцев, что в кровавом Натане заключалось нечто большее, чем можно было судить по первому впечатлению. За новым пришельцем он увидел старую хромую белую лошадь, позади которой бежала маленькая собачка с длинной, темной шерстью, робко озираясь и поджав хвост.

— Да, да! — воскликнул полковник Бруце. — Вот старый кровавый Натан. Он тащится со своей старой клячей и трусливой собачонкой! Замечательно милосердный человек: несет свою поклажу на спине, а лошадь ведет в поводу, глупец!

Когда Натан подошел ближе, Роланд заметил, что его длинная, тощая фигура сверху донизу закутана в кожаные одежды. Даже головной убор его состоял из каких-то кожаных полос, сшитых вместе. Его верхняя одежда, перехваченная поясом, походила на обыкновенный охотничий костюм; ей только недоставало одного украшения, которое обыкновенно надевает всякий охотник. Она была слишком широка для тщедушной фигуры кровавого Натана и так же ветха, как и кожаные панталоны, а кроме того, на ней было множество кровяных и других грязных пятен, что придавало ей крайне неопрятный вид. Наружность Натана на первый взгляд была крайне сурова и дика, и это впечатление особенно усиливалось благодаря длинному ружью, которое он носил через плечо, и ножу, торчавшему из-за пояса. Оружие Натана было также старо, служило, очевидно, давно и было неказисто; особенно приклад ружья был такой грубой работы, что можно было думать, не был ли он сделан Натаном собственноручно.

Такова была наружность человека, который, судя по внешнему виду, не напрасно носил прозвище «кровавого». Рассмотрев его поближе, капитан Форрестер пришел к тому заключению, что кличка «кровавый» была дана Натану скорее в шутку и иронически, чем по какой-либо другой причине. По лицу ему можно было дать лет сорок пять — пятьдесят; у него было множество морщин, длинный горбатый нос, выдававшийся подбородок, впалый рот с тонкими губами. Выражение его глаз заставляло предполагать, что Натан был человек необыкновенно кроткого, уступчивого и простого нрава. Походка его была неверна, крайне неопределенна и выражала такое отсутствие силы, что тотчас можно было решить, что этот человек скорее сам будет обижен, чем станет обидчиком. А то обстоятельство, что он на собственных плечах тащил довольно тяжелый сверток оленьих и других шкур, вместо того чтобы навьючить эту кладь на лошадь, заставляло сделать заключение, что весь его образ мыслей скорее склонялся к уступчивости, чем к жажде борьбы. Во всяком случае, внешний вид этого человека был совсем не таков, чтобы можно было принять его за сильного и кровожадного человека, хотя его прозвище заставляло ожидать этого. Сначала Роланд сам не знал, должен ли он сочувствовать ему или смеяться над ним, как сделало большинство окружающих. Взглянув же на Натана попристальнее, он отнесся к нему с участием, и насмешливая улыбка, блуждавшая на его губах, уступила место его обычной спокойной серьезности.