От звезды до звезды (СИ)

Но жить хотелось больше.

Несколько каменных игл в руках сломалось, заставляя Йонге мычать сквозь стиснутые зубы и шумно сопеть. Рудольф пару мгновений ничего не делал, затем выматерился на берлинском и занялся его спиной.

Это было даже хуже, чем руки. Йонге совсем потерял голову в липких удушающих волнах удовольствия, колени подгибались, из открывшегося рта постоянно текла слюна. Держаться за стенку он уже не мог.

Если бы не обстоятельства, он бы с гордостью сказал, что это самый охрененный оргазм в его жизни, но умом понимал, что дела его плохи. Слышал, как на пол с дребезжаньем падают осколки, извлекаемые из его собственной шкуры: не один и не два, а куда больше – на втором десятке он бросил считать.

– Я хочу лечь, – еле ворочая языком, произнес он.

– Не смей, – Рудольф схватил его сзади за шею и ткнул лбом в стену. Йонге застонал. – Не вздумай падать. Я тебя привяжу, если надо, пока вся дрянь не вытечет.

– Я ж так помру… А-а-а, мать твою!

Йонге опять намочил штаны.

– Не помрешь, – твердо сказал Рудольф.

***

Полчаса спустя, успев отхватить интоксикации и непочтительно проблевавшись возле какого-то барельефа, забинтованный по всему торсу Йонге сидел на полу и разглядывал руки. Их Рудольф бинтовать не стал, ограничившись многочисленными дезинфицирующими и антикоагулятными наклейками. Йонге по-прежнему наслаждался своим противоестественным состоянием, то и дело начиная ерзать. Мокрые штаны неприятно холодили и к тому же частично приклеились, но… это тоже было приятно. Йонге дернулся сильнее и покривился от счастья.

– Тьфу, смотреть тошно.

Рудольф отвернулся, демонстративно подхватил лайнер и двинулся в обход помещения. Йонге проводил его сожалеющим взглядом. Если бы он мог стоять на своих двоих, не теряя равновесие каждые несколько секунд, то непременно бы догнал бычару и завалил.

«Долго еще под кайфом будешь?»

Йонге растерянно потер ухо, в котором так неожиданно зазвучал голос. В прошитой электричеством атмосфере глейтерная связь заработала неожиданно четко.

«Не знаю. Может, день-два».

«Чего?!»

«А чего ты хочешь, я твою шкуру спас! Того и гляди почки откажут!»

В ухе захрипело, словно там набирали полную грудь воздуха для ответной обличительной тирады, но вместо длинной фразы Рудольф неожиданно удивленно хмыкнул. Йонге подождал дальнейших разъяснений, но Рудольф только шипел фильтрами респиратора.

«Сожрали тебя там, что ли», – буркнул Йонге. В штанах ныло и пульсировало.

«Не. Идти можешь?»

«Зачем?»

«Посмотришь на спящую красавицу».

«Что это?»

«Это цитата. Тащи сюда свой похотливый зад, есть на что полюбоваться».

Скрипя зубами, Йонге поднялся и потащил похотливый зад.

По крайней мере, на ходу он слегка отвлекался, и молофья переставала давить на яйца. Он помял рукой у себя в паху, не сдержался, потянул сильнее и спохватился только когда понял, что сейчас к чертям раздавит самую уязвимую часть тела.

Добравшись до Рудольфа, он тяжело оперся на мощный базальтовый вырост, поднимавшийся из пола на добрых полтора метра. Весь его вид гласил о том, что корабль тут валяется со времен крайне доисторических.

– Не лапай, – Рудольф потянулся к нему, словно хотел стукнуть по пальцам, но спешно отдернул руку. – Артефакт это, понял?

Йонге повнимательнее взглянул на вырост.

– Да ладно. Капсула?

– Угу.

Йонге привстал на цыпочки для лучшего обзора. Собственный рост позволял не выделываться, однако сейчас Йонге с удовольствием встал бы на табуретку, а то и полез бы в капсулу самолично. Что угодно, лишь бы сбросить переполняющий адреналин.

– Представь, работает.

Рудольф опять озвучил их общие мысли, и только тут Йонге вспомнил, что не завершил выковыривание чипа. Правда, сейчас ему в руки скальпель брать не рекомендовалось. Йонге представил, как сладострастно кромсает себя острым лезвием, содрогнулся от предвкушения и торопливо загнал все мысли в эндорфиновую клоаку.

Тем более перед ним сейчас было нечто куда более интересное.

Под толстым запыленным щитом, в котором Рудольф протер смотровое оконце, лежал… чужак. Чуждый. Инопланетчик.

Здоровый, метра два с лишним. Совершенно целый, без следов гниения или распада, очевидно живой, просто в анабиозе. Крепкая даже с виду шкура поблескивала, покрытая тонким слоем инея. Он был повсюду: на плечах, на животе, на сомкнутых и перекрещенных клыках, на закрытых глазах и длинных кожистых дредлоках, выраставших из боковых и затылочной частей головы.