Глеб Горышин - Глядя в глаза Ладоге

На просторном Игуменском кладбище, представляющем собою парк с краснокирпичным собором посередине, покоятся шестеро игуменов — настоятелей Валаамского монастыря в разное время. Первым в ряду… Впрочем, на кресте есть хорошо сохранившаяся надпись: «Сей св. крест оусердием настоятеля Валаамской Обители игумена Дамаскина сооружен в незабвенную память бывшего настоятеля этого же монастыря великого старца Игумена Назария. Крест поставлен при его каменной пустынной келпи, в которой он во время своего настоятельства часто оуединялся для духовного безмолвия, а после постоянно жил несколько лет».

Ближе всех к собору надгробие самого Дамаскина: крест черного мрамора на розово–мраморном постаменте. «Раб божий Игумен Дамаскин, Валаамского монастыря настоятель. Скончался 23 генваря 1881 года на 86 году жизни. Молю же вы братие стойте в вере мужайтеся оутверждайтеся». Еще в ряду игумены: Виталий, Пафнутий, Ионофан. Последним похоронен на Игуменском кладбище игумен Павлин, в 1933 году.

Монастырское кладбище у самой стены монастыря. Мраморных надгробий на нем нет, только каменные плитки, — увы! — заброшенные, неухоженные, со стершимися надписями, зачастую расколотые. А под каждой плиткой — целый мир, неведомая нам жизнь человеческого духа, подвигающая к раздумью, душевному усилию… «Раб божий монах Илиодор. С-Петербургский мещанин. Сконч. 20 апреля 1920». «Здесь похоронено тело в бозе, почившего раба монаха Сергия, бывшего Олонецкого купца Семена Федоровича Чусова». «Инок Сергий. В миру князь Алексей Борисович Мещерский». Рабы божии: Автоном, Софроний, Пармений, Авенир, Лев, Антонин, Макарий, Никифор, Власий, Вавила, Виссарион, Мефодий. Одинаковых двух имен монахам обители не давали, каждому находилось свое. Монашеское имя надо было заслужить — послушанием. «Раб божий послушник Василий Михайлов. Сконч. 26 апреля 1871 г. на 23 г. За святое послушание перешел Предтеченскпй залив по разломанному и волнами вздымаемому льду». Послушание требовало, по–нашему говоря, героического поступка вплоть до самопожертвования.

Монахи в Валаамской обители отправлялись в мир иной в свои цветущие годы (дольше всех прожил игумен Дамаскин). Судя по надписям на камнях на Монастырском кладбище, мало кто до шестидесяти доживал. Труды их были безмерно тяжки, бури над островом немилосердны, зимы долги, воды студены; какую чашу тоски–отчаяния — покуда наступит душевное просветление — испили они на каменном острове посреди озера–моря, того нам знать не дано. Нам они оставили по себе красоту и благоухание.

Известно, что валаамский благодетель игумен Дамаскин был властен, требовательно жесток к братии — пусть для пользы дела. И к себе тоже.

У монастырских врат, над каменной лестницей, ведущей к бухте, — самый величественный на острове монумент. На мраморе (благо, мрамор добывался неподалеку, под Сортавалой) высечено: «Высочайшие особы, изволившие посетить Валаамский монастырь.

1. Благословеннейший Государь ИМПЕРАТОР Петр Великий. Время посещения Им Валаама неизвестно, сохранилось только предание о Его посещении. По воле этого Государя возобновлен Валаамский монастырь 1715, после столетнего запустения вследствие нашествия Шведов.

2. Благочестивейший Государь ИМПЕРАТОР Александр I Благословенный. Он посетил Обитель в августе месяце 1819 г., в Санктпетербурге устроено с церковью монастырское подворье».

Далее еще один Александр, изрядное количество великих князей и княгинь…

Однако отвлечемся тут в сторону… Собственно, не отвлечемся, а приблизимся к тому главному, ради чего ведется наш разговор: чем владеем, чему наследовать препоручила нам отечественная история (отринуть — в этом мы преуспели), какой урок преподала на Валааме. Так вот о Петре… В наше время царствование Петра Первого, его реформы, самая фигура, не умещающаяся в канонические рамки, подвергаются поистине огульному, безудержному разносу. В пункте порицания Петра сходятся крайние точки наших, условно говоря, «левых» и «правых». Петра трактуют чуть ли не как предтечу сталинского деспотизма, формы его правления как прообраз хорошо нам знакомой административно–бюрократической машины. Без колебаний, с какой–то оголтелостью выбрасывая за борт прогресса Петра, не замечают таких «малостей», как Валаам: его бы у нас не было без Петра. Не говоря о Петербурге. Какой истории вожделеют? Чему бы мы наследовали? Давайте посчитаем!

Поднимемся на звонницу Никольского скита — и откроется взору Ладога в ее безбрежии, первозданной чистоте цвета, оттенков, распахнется божественно прекрасный вид на Валаам. Давайте поклонимся нашему прошлому — усердию, умельству, мужеству русских людей, явивших нам и это рукотворное чудо! И — засучим рукава: на Валааме так много несделанной работы. Не сделаем мы — больше некому.