Глеб Горышин - Глядя в глаза Ладоге

Мы знаем историю Петербурга с самого основания — хуже, лучше знаем, — неважно. Живя в Ленинграде, переживаем историю нашего города, кому сколько отпущено. В истории проще всего постигается первоначало: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн…» С этого началось и пошло, и идет. Само собою разумеется, что «пустынные волны» служили для города, разросшегося на берегах Невы, питьевой водой — ладожской, пресной, мягкой, вкусной, прозрачной. Ладога с Невою вкупе кормила город отменной рыбой: осетром, лососем, форелью, палией, судаками (судаки почитались монашеской пищей), сигами. Петербуржцы знали, что осень — самое дешевое время на сигов: в эту пору сиг ловился бессчетно. Самый распространенный на Ладоге сиг — «лудога», нерестящийся в октябре на мелководье — лудах — южного прибрежья. Волховский сиг — классом выше.

Ладога и Нева служили долгое время чуть не единственной дорогой, связывавшей столицу с империей. Тысячи и тысячи деревянных барок везли по Ладожским каналам, по Неве в Петербург все потребное для нужд столицы и на вывоз за границу. Суда разгружали и отдавали на слом. Жители Петербурга тут же и раскупали корабельный лес для построек, а то и на дрова. В том месте, где торговали приплавленным по воде лесом, еще в восемнадцатом веке учредился широко известный кабак «Барка». От него получила название улица — Барочная, сохранила его до наших дней.

Мой дед Иван Иванович Горышин, житель новгородского села Рыкалова (новгородцы говорят: «жихарь»), сожженного в войну, гонял барки, груженные березовым «швырком», по Поле, Ловати, Ильменю, Волхову, Ладожскому каналу, Неве — в Питер. Это сохранило семейное предание…

Я веду к тому, что городу на Неве не стать бы тем, чем он стал, без ладожской воды (Ладога — Нева — Невская губа — единая система). То есть его бы не было вовсе. Заглядывая в будущее города, тем более планируя его, надо не только в воду посмотреть, но исследовать ее, как исследуют кровь человека — по жизненным показаниям. Сообразовать планы и повседневную деятельность прежде всего с водой, ибо вода, как заметил Владимир Иванович Вернадский, — минерал жизни.

Между тем на протяжении своей истории, особенно в первом, да и во втором столетии городского летосчисления, и в третьем до середины, город (его летописцы–историографы) относился к давшему ему жизнь Ладожскому озеру с каким–то ребяческим небрежением, как дитя к матери: как будто так будет всегда. Первую, как бы сейчас сказали, комплексную, экспедицию по изучению озера предприняли через полтора века после основания Петербурга — в 1857 году; ее возглавил полковник штурманского корпуса А. П. Андреев; экспедиция продолжалась десять лет. Штурман Андреев составил первую карту, лоцию Ладоги, за что был удостоен золотой медали русского Географического общества. В 1875 году в Петербурге вышла книга А. П. Андреева «Ладожское озеро»; ее увенчают золотой медалью на Всемирной выставке в Париже как географическое открытие века. Одна из мыслей, проводимых в книге А. П. Андреева, может быть, главная ее мысль выражает самую суть нашего нынешнего отношения к озеру (и не только к нему): «Хорошая вода есть высшая необходимость для человека».

В книге «Ладожское озеро» многие описания читаешь с родственным сочувствием, как стихи Александра Прокофьева о Ладоге, и — увы! — с горечью утраты чего–то изначально нужного тебе. Ну вот, например: «Ладожская вода чрезвычайно чистая, мягкая и во всех отношениях доброкачественная… Около острова Коневца и в других местностях, где песчаный грунт, на пятисаженной глубине можно видеть все мельчайшие частицы на дне совершенно ясно… Мы достали воды со дна… А так как вода нижнего слоя оказалась такого же прекрасного качества, как и на поверхности, и так как в воздухе было весьма холодно, а время было ночное, то поставили самовар и с величайшим аппетитом напились чаю из воды с глубины 112 сажен. Чай, на ней заваренный, оказался превосходным».

Так было долго еще, сам пивал чаи, заваренные на ладожской воде, как вдруг что–то переломилось. Ну, конечно, не вдруг…

Вода в Ладоге похужела в результате интенсификации всевозможной хозяйственной деятельности вокруг озера и на нем. «Интенсификация» — модное ныне словечко. Однако понятие это имеет две стороны: в первой — призыв: «Давайте, ребята, еще поднатужимся, поднажмем!» С другой стороны — наше экологическое троглодитство. (Согласно «Советскому энциклопедическому сборнику» 1988 года, троглодит — пещерный житель. В переносном смысле — невежда.)