Алекс Мутный - Как я «нагнул» юридическую систему и вышел на волю из тюрьмы США

Единственными, кто не подчинялся судебному приставу в этом плане, были «эсэсовцы», которые к этому конкретному судебному процессу не имели никакого касательства. Формально «эсэсовцы» – федеральное агентство США, подчинённое министерству внутренней безопасности США (введено в подчинение в 2003 году, до этого было подчинено министерству финансов США).

Основными задачами Секретной службы США являются: предотвращение подделки американских денег, долговых обязательств, прочих ценных документов, а также охрана президента, вице-президента, их непосредственных родственников, других высокопоставленных чиновников, бывших президентов и их супруг, кандидатов в президенты и вице-президенты, представителей иностранных государств во время их визитов. Также секретная служба занимается расследованием различных видов финансовых махинаций, краж личных данных и помогает расследовать некоторые внутренние преступления.

На тот момент я еще не обладал всей этой информацией. Я видел пистолеты под пиджаками этих джентльменов и с интересом наблюдал (несмотря на всю абсурдность ситуации для меня лично) как они поведут себя на рамке детектора при судебном приставе. Ну, умею я абстрагироваться в какие-то моменты. Это происходит на уровне подсознания, против моей воли.

Ребята настолько не заморачивались мыслями на эту тему, проходя пищавшую рамку, что я (насколько абсурдно это сейчас не прозвучит) проникся к ним невольным уважением и неким восторгом. Судебный пристав с необъятным животом метнулся было к ним, пытаясь на ходу вытащить из кобуры свой пистолет, но замер как вкопанный, увидев их жетоны. Даже судья оторвался от своих важных (а какие еще могут быть дела у судьи, как не важные?) дел и с интересов уставился на одного из джентльменов, быстрым шагом, двигающимся в его сторону. Второй джентльмен и я остались стоять сразу за рамкой.

«Эсэсовец» продемонстрировал судье свой жетон и еще какие-то бумаги, которые он извлек из кармана своего пиджака. Судья внимательно слушал «эсэсовца». Мне лично не было слышно, что он говорил судье, но, когда он закончил, визг (в буквальном смысле этого слова) судьи был слышен в каждом уголке судебного здания. «Я не позволю этого беспредела в моем суде! Это мой свидетель! Вы мне не указ!» – ну, и все в таком духе. Совершенно не обращая внимания на крики судьи, первый «эсэсовец» махнул рукой в нашу сторону, и мы двинулись на выход из зала для персонала суда. Мы вышли из здания суда через выход для сотрудников правопорядка и сели в машину «эсэсовцев» без какой-либо маркировки, которая уже была припаркована среди полицейских автомобилей.

«Куда мы направляемся, джентльмены? Мне еще нужно связаться со своим адвокатом» – спросил я самым невинным тоном, на какой я только был способен. «Вряд ли он тебе поможет. А сейчас помолчи, отвечай только на наши вопросы» – обернулся в мою сторону «эсэсовец» с пассажирского сидения. Я хмыкнул подчеркнуто вежливо и уставился в окно, пытаясь определить в какую сторону мы поедем. Это было несложно. Эту местность я знал, как свои пять пальцев…

…В нашем блоке все было ровно и спокойно. Мексы не лезли к нам с расспросами, а мы не интересовались их делами. Все довольно миролюбиво. Телевизор по желанию, прогулки на стадионе, походы в столовую строем по вменяемому человеческому расписанию. Там был еще кружок «Умелые Руки», ну типа того. Отдельное здание, куда тоже нужно было ходить по отдельному расписанию. Там была мастерская, где можно было делать различные поделки, типа: ремни, табуретки и прочее. Для тех, кому это интересно и совсем скучно тянуть свой срок. Это в дневное время. Отбой на этой зоне был в 23-00. Все камеры запирались, нас пересчитывали (3 раза в день пересчет происходил) и гасился основной свет. И начинался кошмар.

Мексы оказались очень музыкальной нацией – сплошные певуны. С одной стороны, оно вроде и не плохо, когда каждый второй мекс бренчит на гитаре и поет задорные песни. Некоторые песни у них действительно задорные, да и сами мексы довольно веселая народность. Но, это днем. После отбоя начинался тихий ужас. Добрых и веселых мексов будто бы подменяли. Они превращались в голосистых, нудных и тоскливых индивидуумов. Камеры не закрывались герметично, и акустика блока была такая, что (по моему мнению) лучшие мировые оперные залы просто зеленели от зависти.

Видимо каждый из мексов глубоко в душе считал себя «Лучано Паваротти» или на худой конец «Франко Корелли». Только репертуар у них был такой заунывный, как сама Зубная Боль. Кто из вас помнит Татьяну Буланову и ее депрессивные песни. Только Буланова пела одна, «без ансамбля, сам бля, сам бля…». А здесь 30-40 лужёных глоток пели песни про «коразон» (сердце по-испански) и чего там еще из этой оперы. По 2 гребаных часа каждую ночь.