Сергей Сергель - На золотых приисках

Кончались работы, проходил ужин, и почти каждый день кто-нибудь приходил за расчетом—боялись опоздать с уходом, как бы не пришлось итти без расчета.

Петр Иванович сердился, терял иногда самообладание и обзывал уходивших шпанами и бродягами, пробовал удерживать их, доказывая, что пласт не мог совершенно выклиниться, что золото непременно будет.

— Все может быть, а только мне надобен расчет,— возражает уходящий и остается при своем решении.

Разведка на Варваринке оборвалась, гидравлическая промывка в некоторые дни шла в убыток.

Между тем август был на исходе. До зимы, когда гидравлика должна была сама собою остановиться, было недалеко.

Надежды на хороший заработок и на скопление некоторой суммы, чтобы иметь возможность учиться как следует, угасли. Надо было возвращаться и мне.

Но на дорогу не было ни одного рубля. Петр Иванович снова уехал куда-то, чтобы каким-нибудь способом выйти из трудного материального положения. Он был искренне уверен в случайности переживаемой заминки, или, может быть, не решался думать иначе.

Я решил занять денег у знакомого, служившего на значительном прииске верстах в шестидесяти от нашей выработки. Рано утром в воскресенье оседлал гнедка и отправился по указанному направлению.

Дорогою служила, как и везде здесь, узенькая тропинка, на которой едва могли разъехаться два всадника.

Болтая часть пути приходилась на лес. Иногда тропка выходила на открытые склоны, поросшие высокою и густою травой, взвивалась высоко вверх, к затем снова скрывалась в густом лесу и сбегала вниз, и сырые и полутемные лощины. Здесь, обычно, шумел поток, и росли огромные осины, серебристые тополи, ивы, пышно и буйно зеленели травы и кустарники. Всюду но обе стороны краснела малина, на южных же сухих склонах чернели гроздья крупной и сладкой черной смородины. В одном месте, где тропа правильной и длинною дугой огибала хребет, я тронул поводья, и гнедко стрелой понесся по мягкой и ровной дорожке, пофыркивая и распуская но ветру гриву и хвост. Вдруг па загибе через тропку перемахнуло что-то рыжеватое. Осадил коня—в густой траве мелькнула еще раза три мохнатая спина большого рыжего козла и в несколько секунд скрылась в лесу.

Скоро после этого я въехал в лес, и довольно быстро подвигался вперед так называемою «ступью», т.-е. чем-то средним между скорым шагом и мелкою рысью. Лес пошел густой, в двух шагах от тропки уже ничего нельзя было рассмотреть. Вдруг гнедко остановился, тревожно зашевелил ушами и скосился на сторону.

51 вглядывался в чащу, прислушивался, но ничего пе мог уловить.

Я понукал гнедка итти дальше, но лошадь упиралась и пугливо пятилась назад. Тогда я стегнул ее поводом.

Гнедко рванулся, так что я едва усидел в седле, и понесся галопом вперед. Я натянул поводья, но гнедко несся и несся вперед. Мелькали крутые повороты, опасно торчащие сучья и пни, крутые спуски и подъемы, в лицо хлестали нависшие над дорожкой ветви.

Понемногу лошадь успокоилась и побежала обычной рысью. Невидимому, где-то близко от тропки был медведь, и лошадь почуяла его.

Немного спустя с тревогой замечаю, что тропка потеряла ясность очертания, по словам же Адрианова она все время хорошо заметна.

Куда же это гнедко свернул?

Повернул лошадь назад к через некоторое время очутился в тупике—тропка прекращалась, и притом увидел местность, по которой как будто и не проезжал. Значит, опять свернул в сторону.

Вспомнил совет Никиты, что если придется заблудиться с конем в тайге, то самое лучшее предоставить коню идти куда он хочет. Так и сделал. Повернул снова назад и выехал на едва заметную тропку. Опустил поводья. Гнедко спокойно зашагал но ней, и скоро мы очутились и густом лесу, где тропка совсем исчезла, по крайней мере мои глаза ее совсем не различали. Гнедко же шел и шел куда-то. День уже близился к концу, и солнце, уже близкое к горизонту, иногда показывалось между деревьев.

Мной овладевало беспокойство, и я начал придумывать выходы из своего, казалось мне, довольно опасного положения. И вдруг— точно комарик где-то запел тоненько и протяжно.

«Гудок, гудок!*-—радостно пронеслось в голове.

Действительно, это был гудок на окончание работ на прииске.

Гнедко вывез. Он пошел веселее, вышел скоро на большую тропу, и вечером я был на прииске.

Радушно встреченный знакомым переночевал здесь, утром получил необходимые деньги и поскакал обратно.

Путь был указан более умело, и я под вечер благополучно вернулся на Степановский прииск.