Виталий Артемьев - Голубоглазый дервиш. Под псевдонимом «Памири»

– Хотела тебе сказать, да всё было недосуг, а потом и забылось. Его зовут Олег Петрович. Он преподавал у нас восточную философию. В МГУ. Сто лет назад это было. Вот здесь встретились. Я поначалу его даже не узнала, он изменился, не внешне, внутренне. Стал другой, – Маша смутилась и покраснела.

– Олег Петрович? А мне он представился как Андрей. – озадаченно протянул я.

– Значит, у него на это были свои причины, – Маша поджала губы, готовая встать на защиту Андрея.

– Погоди-ка. Ты что, училась в МГУ? – недоверчиво спросил я. Я воспринимал Машу такой ветреной девушкой-хохотушкой, любившей поболтать о разных пустяках. Она никогда не умничала и слушала все мои мудрствования о смысле жизни с непосредственным интересом. Я даже иногда старался подбирать слова попроще, думая, что она не всё понимает. Трудно было предположить, что за её плечами был такой ВУЗ. Для меня это было открытием. Но оказалось, что, зная Машу почти год, я на самом деле её совсем не знал. Я разглядел лишь вершину айсберга, мне её ещё только предстояло узнать и совсем в другом свете.

На следующее утро мы с Машей поднялись на гору Сокол, которая со стороны смахивала на громадное орлиное гнездо, нависшее над Новым Светом. Сверху открывался чудесный вид на несколько бухт, на бескрайний купол синего моря, незримой чертой сходящийся с таким же куполом синего безоблачного неба. Далеко внизу маленький катерок чертил затейливые полосы на глади моря, оставляя после себя белый след пены, похожий на арабскую вязь. Я машинально нацарапал на камне «Аллах Акбар». Маша, до этого задумчиво сидевшая рядом со мной, скользнув взглядом по надписи, вдруг отчетливо произнесла: Аллах Акбар. Ла Илла Иль Алла, Мухаммад Расул Алла.

– Ты что, арабский знаешь? – удивлению моему не было предела. На татарку она ну никак не походила, с её изумрудно-зелеными глазами, светло-каштановыми волосами и с исконно русской фамилией, да и именем.

– Да, – как-то по-простому ответила она, – я десять лет прожила на Востоке.

Я вопросительно уставился на неё.

– Где прожила? На арабском Востоке? – всё еще не веря своим ушам, переспросил я.

– Ну да. Два года в Эмиратах, потом какое-то время в Сирии на границе с Турцией, в Йемене.

– Свет вечерний шафранного края, тихо розы бегут по полям. Спой мне песню, моя дорогая, ту, которую пел Хаям. Тихо розы бегут по полям, – продекламировал я.

– Красивые стихи. Кто это?

По её бесстрастному лицу было видно, что она была не особенно-то расположена рассказывать о своем прошлом. Но мне было чрезвычайно интересно, и я продолжал расспрашивать.

– Есенин. А что ты там делала?

– Сначала после школы поехала на зиму на тренировки по плаванию. Потом вернулась в Москву, поступила в МГУ, а после выпуска уехала в Сирию. Я тогда с ума сходила по Востоку, он мне представлялся сказочным раем из 1001 ночи. Султаны, гаремы, роскошь, – всё это так манило.

Она улыбнулась, пытаясь перевести свой ответ в шутку.

– Десять лет – огромный срок. Чем ты там занималась? – в моей голове стали сами собой рождаться самые худшие опасения.

– Я жила у шейха, – Маша, словно прочитав мои мысли, подмигнула и беззаботно рассмеялась, забавно наморщив конопатый нос.

– Но это не то, о чем ты сейчас думаешь. Я не попала в гарем. Я жила в религиозной общине. Два года, как смиренная послушница, учила язык, Коран, хадисы, а потом мне предложили продолжить учение и я переехала в небольшой монастырь куда-то на границу между Сирией и Турцией, там я провела почти пять лет, а потом меня и еще одну женщину, которая жила со мной, пригласили в Йемен, тоже в общину.

– И чему тебя там учили?

– Какой ты любопытный! – Маша звонко рассмеялась, – расскажу как-нибудь. Как время будет походящее, – добавила она уже совсем серьезно и ушла в какие-то свои мысли, а, может, воспоминания. Мне не хотелось больше беспокоить её своими расспросами, тем более она не проявляла желания изливать свою душу, мы просто сидели рядом и молча смотрели, как длинная баржа медленно выплывала из-за Меганома, направляясь в сторону Алушты.

На следующее утро Маша, наблюдая, как я делаю свою тибетскую йогу, сказала:

– Сегодня я буду учить тебя плавать, и, – она сделала небольшую паузу, критически окинув меня взглядом, – и ходить,

– Да я вроде неплохо плаваю и что тебе не нравиться в том, как я хожу?

Я хоть и пытался скрыть это, но наружу рвался глубоко запрятанный комплекс: плавал я, как у нас говорили, «в размашку» – саженьками и, естественно, комплексовал рядом с Машей.