Ник Лухминский - Большое путешествие доктора Пенна, которое скверно началось и еще хуже закончилось

Доктора Пенна усадили в личный катер коменданта, шкипер поднял треугольный парус, суденышко ушло за отмель Мелории в сгущающихся сумерках, и больше дока на корвете никто не видел.

На следующий день капитан «Памяти» Майлз Литтл-Майджес еще не слишком сильно беспокоился. Место стоянки «Жиробаза» располагалось за островом, загроможденном строительными лесами, из-за чего не были видны даже вымпелы на верхушках мачт. Из форта доставили изюм и две колоды тароччи, на камбузе жарили птицу, сентябрьский воздух был как молоко. Команда, пропив на берегу все, что успела получить, играла в бабки на интерес, капитан сел резаться с нанимателем в карты на свое жалованье и, что удивительно, не проигрывал. Одним словом, было не до того, где черти носят дока. Через день капитан поинтересовался у Гордона, когда именно вернут с процедуры члена их команды, черт побери. Тот только махал рукой: он ожидал в порту важной встречи, и не желал забивать себе голову мелочами.

На третий день капитан спустил на воду собственную шлюпку, посадил в нее старшего помощника – лейтенанта Пайка, и с ним сколько нужно человек. Не более часа потребовалось им, чтобы выйти из порта Медичи и добраться на рейд, где отбывал карантин «Жиробаз». Однако никаких следов корабля там не оказалось – их встретили только пустынные скалы и пустынное серебристое море.

Пайк поднялся в полный рост и растерянно озирался. Почему-то он решил, что капитан просто велел поднять паруса и, не пополнив запасов, не дав команде по-человечески провести один вечер на берегу, ушел вперед. К недоумению примешивалась обида на Пенна: если он ушел вместе с кораблем, значит, ему предложили лучшие, нежели на «Памяти», условия, что душераздирающе нечестно. Лейтенант краснел, сердито сопел и вытягивал шею, чтобы разглядеть клотики линкора за горизонтом, пока один из матросов не указал вниз. В пронизанной лучами солнца воде было видно на все сорок футов глубины, там переливалось песчаное дно, а на дне лежали тяжелые от лака черные доски с латунным распятием на них – передняя крышка судового алтаря «Саутгемптона». Пайк перебежал на нос лодки и приказал грести небыстро. Шлюпка проскользила над россыпью тел в мешках, которые вместе с камнями сбрасывали за борт во время эпидемии. Над утяжеленным крюками абордажным трапом. Над бушпритом, надстройкой на баке, фок-мачтой. Сверху «Саутгемптон» казался куда более изящным: крутые обводы обеспечивали линкору большую ширину палубы на шкафуте, где благодаря этому получилось разместить самые тяжелые пушки и укрепить борта тройной обшивкой, чтобы даже прямой залп не оставил пробоин. К юту корпус сужался, оставляя для уязвимой кормы всего с десяток футов ширины. «Саутгемптон» был опасным противником, Иерихонской крепостью, непобедимым морским хищником. Если только не взять его на абордаж, когда команда ослаблена болезнью. А уж тогда можно раздраить люки в трюмах и пустить воду в корпус – и корабль опустится на дно.

Лейтенант снял шляпу и грустно произнес:

– Ну все. Кэп мне голову оторвет.

Глава 2.

Эсад-паша

Доктор Пенн не погиб. Прежде, чем галера затонула, в глубине ее трюма взорвался небольшой запас пороха, из-за чего корабль разломился на две неравные части. Кусок кормы, где в тот момент оказалось больше всего людей, не прикованных к веслам, за минуты отделился от основного корпуса и перевернулся, похоронив всех в волнах. Остальная частьвстала почти вертикально и принялась медленно погружаться в воду, увлекая вниз пары весел одну за другой, вместе с кричащими гребцами. Доктор Пенн сидел, скорчившись, в узкой нише между самой передней скамьей и бушпритом, и в полном оцепенении смотрел по сторонам. По бортам разбитого судна все еще бежало пламя. Ветер и верхушки волн сбивали его, но оно пряталось в просмоленные канаты между досок обшивки и вскоре появлялось снова. Док старался не глядеть на эти оранжевые проблески справа и слева от себя, которые могли в любой момент вынудить его, спасаясь от жжения, прыгнуть в черную воду добровольно.

В трюме галеры, покуда была она цела, стояли бочки; из них пять раз в день нацеживали воду для команды. Просмоленные, с крепкими пробками, бочки не пропускали воду и удерживали воздух. Теперь они поплавками повыскакивали из волн среди горящих обломков. На них и глядел Пенн. Вдруг он заметил одну из них, забытую с момента последнего намаза на баке. В ней оставалось мало воды, и ее выкатили наверх, чтобы было удобнее на месте разливать по черпакам. Сейчас она застряла между скамей. В ней наверняка было много воздуха, и она могла бы еще лучше, чем другие, держаться на плаву – а может быть, удержала бы и кого-то вместе с собой. Пенн несмело протянул к ней руки, прижал к себе и неуклюже вывалился из своего укрытия прямо в море.