И Кучумов - Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века

Окна комнаты, в которую он нас привел, выходили на запад, и двое жрецов как раз готовили маленький храм к проведению церемонии. Один из них внимательно следил за солнцем. Жрецы были одеты в длинные коричневые мантии и шарф, концы которого спереди касались земли. Их загорелые, словно сошедшие с древних картин лица были увенчаны белыми муслиновыми тюрбанами с большими складками. Их предводитель был поглощен молитвами меньше остальных, постоянно улыбался нам и опахивал себя огромным персидским веером.

Об исчезновении солнца возвестил резкий звук раковины, после чего один из священников зажег несколько свечей и поставил их перед образом в часовне. Другой, вымыв причудливой формы сосуды, наполнил их водой для омовений и с величайшим почтением простерся перед ними ниц. Вставленный в стену большой серый камень, казалось, был главным предметом их поклонения. Как нам объяснили, душа знаменитого святого, устав от мира и людей, удалилась в эту таинственную оболочку – следовательно, эта искупительная жертва священна для индусов, и один ее вид якобы способен творить чудеса.

Совершив в полной тишине поклоны, главный жрец зажег благовония, и вскоре комната наполнилась клубами дыма, сквозь которые ее обстановка стала расплывчатой и наполнилась тайной. Резкий аромат в сочетании с жарой и необычностью происходящего так подействовал на нас, что вскоре мы перестали отличать реальность от волшебства, и в этом стали походить на наших жрецов. Когда они по сигналу прекратили бить в полной тишине поклоны, два священника преклонили колени перед священным камнем и начали медленно молиться, издавая гортанные звуки. Третий жрец стоял со скрещенными на груди руками в нескольких шагах от часовни и время от времени дул в резкий свисток. Четвертый, вооруженный раковиной, возвышался на оттоманке, присоединяя свой голос к звукам, которые его спутники издавали все громче и громче. Вскоре их глаза засверкали, мускулы напряглись, зазвучала раковина, главный жрец стал бить в колокол. Поднялся страшный шум, все пришло в дикое движение словно все присутствующие сошли с ума. Это продолжалось примерно десять минут, после чего ведущий взял горсть похожих на ноготки желтых цветов, окунул их в воду Ганга и вручил по одному всем. Затем он замесил в руках кусочек теста, придал ему определенную форму и воткнул в него семь маленьких свечек, помахал им по сторонам перед часовней, а потом, повернувшись к нам, повторил все опять. Наконец он взял маленькую белую раковину, лежавшую на священных камнях, наполнил ее священной водой Ганга и истово окропил ею нас. Так закончилась сцена, столь же трудно поддающаяся описанию, как и индийский базар в Астрахани» [442].

Предприятие моего хозяина. – Посещение рыбных промыслов. – У калмыков. – История этой народности.

Для Сапожникоффа характерно непринужденное обхождение со своими партнерами: он принимал их в своей гостиной, болтал и курил с ними, а они вели себя с ним на равных. Фактический хозяин Астрахани обладает невероятными способностями. В свои тридцать лет он возглавляет огромную компанию, свободно владеет русским, французским, немецким, итальянским, английским, а также персидским и другими восточными языками, может общаться с рыбаками по-калмыцки, является автором нескольких ценнейших трудов по истории и археологии России [443]. Это человек исключительной честности, прямоты и решительности, за что пользуется уважением у астраханцев. Во время большого паводка весной 1856 г., грозившего величайшими бедствиями этому городу, он фактически его, предприняв за свой счет ряд быстрых и решительных мер – в частности, построил больницу, аптеку и школы. Его жена служит ему верным помощником в добрых делах.

Во время нашего пребывания в Астрахани Сапожникофф отмечал свои именины. Согласно обычаю, он пригласил на обед всех, кого смог. Двор заполнили до полусотни экипажей его друзей. В два часа дня за стол сели три десятка человек, причем леди (их, кстати, было немного) устроились в его конце.

После пира Сапожникофф повез меня на загородный пикник. Мы ехали в дрожках, запряженных тройкой, которая состояла из чистокровного русского рысака в центре, одной чистокровной английской лошади, а породу третьей я не знал. Такой скорости езды, смелости и мастерства возницы, мир, вероятно, не видел со времен Олимпийских игр. Эта поездка совершенно отличалось от того, как мы ехали три тысячи верст на русских курьерских лошадях по шоссе или на диких башкирских упряжках по степи.