Георг Даль - В краю мангров

— А ты приглядись, видишь: остановилось. До самой середины неба дошло, здесь оно всегда отдыхает.

Вблизи экватора в полдень трудно приметить движение солнца, и коги не единственные жители тропических гор, которые верят, что в зените оно на время останавливается.

Зато к вечеру так и кажется, будто солнце падает, особенно на море.

— Оно сейчас, как и мы, присело передохнуть, — объясняет Фроилан. — Пожует коку, возьмет свою корзину и пойдет дальше, а последний кусок до стойбища чуть но бегом бежит.

— Может, к жене спешит? — спрашиваю я неуверенно.

— У Солнца много жен, как и положено такому могущественному вождю, — отвечал старик. — Тут тебе и Белый Ягуар, и Красный Ягуар, и Голубой Ягуар, и Пляшущий Краб, и другие еще есть [2] Альдебарая, Сириус, Плеяды, Бетельгейзе. . Да, у Солнца хватает забот и хлопот, не смотри, что оно такое могучее. Взять хоть тот случай, когда оно надумало делить между людьми все сокровища…

Фроилан смолкает и глядит на меня: не перебью, не стану расспрашивать? Тогда он замкнется, как устрица, и уж из него клещами слова не вытащишь. Но я немного знаю индейцев — с этим стариком не первую неделю знаком, а в других племенах жил годами — и не спешу выскакивать. Выдохнув длинную струю дыма, старик продолжает:

— Солнце и другие Владыки порешили разделить между людьми все сокровища на свете. И послали сказать индейцам, белым и неграм, чтобы те в такой-то вечер перед закатом пришли в одно священное место: мол, там и начнется дележ, как только Солнце вернется домой. Все сами будут выбирать по очереди, кто что хочет.

Пришли индейцы — коги, ика, чимила, гуахиро и все остальные племена, пришли белые; только негры запаздывали. Долго их ждали, уже поздно, а их все нет. Тогда Владыки рассердились и начали дележ.

Сперва кукуруза появилась.

— Это нам, — сказали индейцы.

Потом пшеница идет.

— А это нам, — сказали белые.

Так и продолжали. Белым достался сахарный тростник, индейцам — стрелолист. Белым — апельсин и кофе, индейцам — гуаява и какао. Словом, все по справедливости.

А время-то позднее, и стало индейцев в сон клонить. Они привыкли рано ложиться. Белые сидят себе, пьют кофе и курят сигареты, сон прогоняют, а индейцы зевают, носом клюют, глаза у них слипаются.

Тут лошадь появилась.

— Это нам, — сказали бледнолицые.

За лошадью мул идет. Белые ждут, что скажут индейцы, а те знай себе посапывают.

— Тогда и мул тоже наш, — сказали белые.

Точно так же получилось с овцой, коровой, козой, огурцами, канталупской дыней, морковью и другим добром. Все белым досталось, потому что индейцы спали.

Забрезжило утро. И тут белые устали, ни кофе, ни сигареты им уже не помогали, и они уснули. А индейцы как раз выспались и проснулись.

Идет батат.

— Это нам, — сказали индейцы.

И маниок, оку, пальму чонтадуро, коку, кинуа — все это индейцы получили.

Наконец когда день был уже в разгаре, смотрят: негры бегут. Ну, им уж что осталось: осел, арбуз, ямс, маланга, еще кое-что. Это чернокожим отдали.

А Солнце-бог недоволен.

— Не по справедливости вышло, — говорит. — Хотя вообще-то люди сами виноваты. Не пришел вовремя или не смог сон одолеть, когда решались важные дела, пеняй на себя. Ладно, пусть так и остается.

И выходит, что и у Солнца есть свои заботы.

Фроилан снова испытующе поглядывает на меня.

— Это верно, конечно, — соглашаюсь я. — Вон оно какое старое, как тут не быть заботам.

— Или взять хоть беду, которая приключилась с Утренней Звездой…

Старик опять набил свою длинную трубку, раскурил ее и продолжал:

— Когда-то, давным-давно, когда мир только что появился, у Солнца был сын. Не помню уж точно, от какой из его жен, кажется от Белого Ягуара.

Ну вот, вырос этот сын и стал таким красавцем, что все юные звездные девы заглядывались на него, каждая мечтала стать его женой. Но он был беспутный, все о приключениях думал, как и многие молодые люди. Больше всего охотиться любил. А отец его предупредил: мол, охоться где угодно, только на юго-восток не ходи. Но он не выдержал, все равно однажды пошел туда, в большие леса под Кататумбо, где всякая нечисть водится.

Пришел он, перед ним дебри — густые, темные, душные, а на самой опушке пасется прекрасная лань. Он — за копье и стал к ней подкрадываться. Лань его вроде бы и не заметила, а все-таки отступает, отступает в лес, и никак он не может подойти к ней так близко, чтобы бросить копье. Сын Солнца не хотел сдаваться, шел за нею, и очутились они под сплошным сводом ветвей, сквозь который никогда не пробивается солнечный луч. Дай, думает, из-за толстого дерева подкрадусь. А когда выглянул из-за него, лань пропала.