Георг Даль - В краю мангров

Короткая тщетная погоня показала чимаррону, что конь и всадник неуловимы.

Он остановился и затряс головой, разбрызгивая алые капли. Острая боль в холке, правая лопатка будто онемела… Временами мутится в глазах… А всадник, остановив коня в шестидесяти шагах от него, перезаряжал барабан.

Вот поднял руку, прицелился… Бык медленно повернул голову. Вереница дымчатых коров уходила, покидала болото, возвращаясь на старое пастбище. Их подгонял человек на гнедой лошади.

Могучая туша вздрогнула. Бык долго смотрел вслед уходящим. И опять перевел взгляд на своего врага.

Франсиско сидел неподвижно, как изваяние, не спуская глаз с чимаррона. Конечно, можно выстрелить, но ведь самодельные свинцовые пули из его старого револьвера тридцать второго калибра здесь бессильны. Осталось пять штук. Лучше приберечь их для самого крайнего случая: если придется стрелять в упор.

Долго они меряли друг друга взглядом, не двигаясь с места. Наконец человек заставил коня сделать несколько шагов назад. Медленно, не выказывая страха.

Бык продолжал стоять, но что-то в его позе переменилось. Казалось, напряжение покинуло его. Массивная голова наклонилась к земле, он принюхался, фыркнул. Вдруг повернулся к всаднику спиной и побрел в свое царство среди топей.

…Через четверть часа Франсиско достиг края болота. Мариано безжизненно лежал поперек его седла, голова и ноги свесились в траву. Содержимое его карманов, завернутое в носовой платок, убрано в переметную суму бригадира. Хозяин перешлет в Фредонию.

Первый красноголовый гриф спикировал на светлую лошадку, которая осталась лежать в воде у мангровой рощи.

Багровый шар солнца примял верхушки деревьев. Кругом летали стаи уток, цапли длинными вереницами потянулись к своим ночным убежищам. Из травы с хриплым криком поднялась выпь.

В самом сердце большого болота простерлось тихое озеро, окаймленное илистым валом и низкими замшелыми деревцами. Из воды там и здесь торчали мертвые узловатые суки. На одном из них, глядя на воду бесстрастным желтым глазом, стояла великолепная белая цапля.

Что-то хрустнуло в зарослях. Темное шишковатое полено на берегу вдруг ожило, и над илом поднялась длинномордая крокодилья голова. Мелькнуло желтое брюхо, — это рептилия дернула хвостом, подвигаясь ближе к воде.

Зеленый с желтыми пятнами удав прижался плотнее к шершавой коре старого мангрового дерева.

Снова хруст, совсем близко. На другом берегу ягуар, пришедший на водопой, живо юркнул обратно в кусты. Цапля тяжело взмахнула крыльями и перелетела на другое дерево.

Что-то темное показалось между деревьями. Дикий бык вышел на береговой вал и устало спустился к воде. Крокодил ручейком влился в озеро, на миг пропал, потом метрах в десяти от берега показались его глаза и ноздри.

Чимаррон окунул морду в воду и, словно нехотя, принялся пить. На холке, шее и лопатке лепешками запеклась черная кровь, и он двигался так, будто у него не гнулась правая передняя нога. Медленно поднял голову, обвел взглядом озеро. И замычал. Это был странный звук, исполненный одиночества… Прислушался. Ответа не было.

На секунду щелочки зрачков зеленых крокодильих глаз остановились на нем, точно в раздумье. Потом голова рептилии ушла под воду.

А бык, понурившись, все стоял на валу, недвижимый, как утес.

— Солнце уже состарилось, — сказал мой проводник.

Я молча кивнул. Говорить не мог: воздуха не хватало.

С самого рассвета мы идем вверх, все время вверх к суровым парамос Сьерра-Невада-де-Санта-Марта. Рассказывают, будто там, где начинаются снежники, есть водоемы с рыбами, о которых наука почти ничего не знает. Туда-то мы и идем.

Накануне нам пришлось оставить мулов. Так называемая дорога кончилась, и даже крепконогие длинноухие мулы не могли дальше нести нашу поклажу.

А мы двое — индеец Фроилан из племени коги и я — можем. Правда, основной груз тащит Фроилан.

Вот он оперся ношей о камень, снял со лба ремень и сел. Сбрасываю рюкзак, прислоняю ружье к скале и вытягиваю ноги, чтобы дать им отдых после долгого перехода. Из грудного кармашка достаю две сигары; отдышавшись, закуриваю одну. Вторую получает Фроилан. Он крошит ее, набивает табаком свою трубку и с наслаждением затягивается.

— Верно говорю, солнце состарилось, — повторяет он.

— Сильно состарилось, — подтверждаю я, щурясь на солнечный круг, который здесь, выше облаков, кажется светлее и ярче. И добавляю: — Но вроде бы еще не устало.