Ирина Летягина - Год, в котором не было лета. Как прожить свою жизнь, а не чужую

Среди членов общины был экс-владелец телеканала. Он рассказал мне свою историю, когда мы вместе готовили ужин. Его жизнь когда-то была очень быстрой. Он гнался на пределе скоростей, за неделю он бывал в трех разных государствах, проводил переговоры со звездами, подписывал контракты, утверждал медийные планы. Однажды он путешествовал вместе с двумя своими сыновьями. Эти дни тоже были скоростными. За два дня парни побывали в трех разных испанских городах, сменив два самолета. Одним из городов был Сантьяго-де-Компостела. Собор покорил владельца телеканала.

Вернувшись в свои будни бизнесмена, он вновь начал бежать на пределе скоростей, подписывая новые контракты, утверждая новые медийные планы. Но мысль о том, чтобы пройти путь Сантьяго, стала периодически возникать в его голове. Через месяц он взял отпуск на десять дней, впервые за пять лет, и пошел путем пилигримов. Медленно, в тишине, смакуя каждый шаг, каждую каплю дождя на лице, каждый порыв ветра. Он хотел, чтобы путь никогда не заканчивался. Он дошел до города Сантьяго-де-Компостела, зашел в собор и по пилигримской традиции обнял статую Сантьяго-апостола. В тот момент он начал плакать и не мог остановиться еще несколько часов. Размеренность пути, размышления о собственной жизни, торжественность собора сделали свое дело. И жизнь владельца телеканала стала меняться. Медленно, но верно. Он приобрел квартиры для своих сыновей, прекратил отношения с женщиной, которую не любил, продал свой бизнес конкурентам и переехал жить на лоно природы. Он по-прежнему полон кипучей энергии, но теперь направляет ее на детей, созерцание окружающей красоты и приготовление ужинов коммуны. Его друзья из бизнес-среды не поддерживают его выбор. А он на это плевать хотел. Говорит, что никогда не чувствовал себя таким счастливым и наполненным благодатью. Конечно же, благодать ничем не измеришь и на счет в банке не положишь. В современном мире никто не беспокоится, если у миллионера грустное лицо. Он же решил мерить свою жизнь собственными показателями.

Среди членов коммуны совсем немного молодых. Большинство детей членов коммуны уезжают на учебу в города и не возвращаются, отправляются искать свои собственные альтернативные способы жизни.

Лос Порталес стал открытым для посещения около десятилетия назад. После того как большинство членов общины проголосовали за открытую модель сообщества, особо ортодоксальные приверженцы утопичного образа жизни вышли из коммуны и основали собственную. Поскольку она закрытая, никто не знает, где они ее создали.

В коммуне я познакомилась с парнем, который долгое время проработал программистом в IBM. Иногда можно вот так удачно выпасть из системы и найти альтернативы, которые больше по душе. Он терпеть не может корпорации и предпочитает работать на земле, нежели создавать электронное оборудование и софт. Он мечтает организовать свое сообщество, полностью изолированное от системы. Оно должно быть закрытым, пока все члены коммуны не научатся сами разбираться в функционировании собственного тела без докторов, не научатся бесконфликтному общению, принципам макробиотического питания и способам строить дома из соломы. Он теперь мой друг на фейсбуке, очевидно, до тех пор, пока не уйдет в изоляцию.

В последний день коммунной жизни я готовила хлеб с пекарями общины. Это действо сродни таинству. Они пекут хлеб в здравии, с хорошими мыслями, много улыбаются друг другу и смеются. Особо любопытные дети подают муку, погружаясь наполовину в лари с разными видами зерновых, чтобы зачерпнуть перемолотую рожь или пшеницу. А потом дети весь день ходят чумазыми и счастливыми. В хлебопекарне всех помощников, которые приезжают в коммуну на время, спрашивают о мечтах. У меня в предвкушении вопроса аж ладошки вспотели под одноразовыми перчатками, а меня не спросили про мою мечту. Но хлеба получились знатные.

Через две недели моя работа в коммуне закончилась. Мои волосы отросли. Мягкий ежик равномерно обрамлял кости черепа. Лучшая прическа из всех, которые я имела до и после. Голова стала ощущаться иначе: ветер раньше словно дул в пустыне, а теперь будто шевелил подрастающие колосья ржи. Руки почернели и огрубели от работы с землей. А я, наоборот, стала мягче пуховой перины и совершенно не хотела воевать ни с собой, ни с кем-либо еще. Юридическое прошлое летело в тартарары. Работа мечты не нарисовалась на горизонте и даже не была мною определена.