Владимир Дружинин - В нашем квадрате тайфун

Рано утром в иллюминаторе два цвета — голубой и светло-желтый. Ровный, каменистый скат известняка круто спускается к морю. Словно ракушки, лепятся домики, крытые черепицей, топорщатся маленькие садики. Зелень цепкая, упорная, с проседью пыли.

Лавируя среди островов и банок, теплоход протискивается к Пирею. Даже стоя на носу, трудно постичь рисунок суши, так шаловливо она искромсана здесь природой. Вот где-то в глубине залива возник белый городок и исчез, а мы уходим как будто в сторону, в царство гор, вырастающих из воды. Снова поворот руля — ив сплошной стене внезапно прорезывается коридор, подобный скандинавскому фиорду.

Сейчас город, тот самый маленький белый городок, разросся и окружил нас. Мы в бухте, круглой, как арена цирка, а вокруг амфитеатром расположился Пирей, портовый аванпост Афин.

Мы застаем два пассажирских судна, причаленных прямо к набережной города, — американский лайнере туристами и небольшой рейсовый пароход с египетским флагом, носящий имя царицы Нефертити. Американца поместили на почетном месте, прямо против главной улицы Пирея, сбегающей тут к морю.

Набережная тихая, уютные невысокие строения, киоски, столики кафе на тротуаре. Впрочем, не кафе, а «ка-фейон». Буквы, которыми была написана «Илиада», внушают уважение. Аптека здесь — «фармакейон», столовая— «трапеза». Скромные вывески звучат как античный хор.

Первые шаги на греческой земле приводят' меня к киоску. Чем он торгует? Пакеты леденцов, шоколадки и настольный Акрополь из белого мрамора, вафли с орехами и перочинные ножи всевозможных фасонов, пластовый мармелад и брелоки, запонки, клипсы, открытки, замки с секретом, шариковые ручки… Это универмаг в миниатюре, универмаг дешевых вещиц, расположенных так живописно, что я невольно опускаю руку в карман.

— Извольте-с, — произносит владелец универмага.

Словечко почти такое же архаическое, как «трапеза». Грек некогда торговал в Киеве, уехал после нэпа. Ах, Киев! Разве мыслимо его забыть! Посмотреть бы, как выглядит теперь Крещатик.

— Лучше прежнего, — заверяю я.

Грек удерживает меня, ему очень хочется поговорить по-русски, о Киеве. Вернее, о своей молодости…

— Пятиалтынный сдачи вам.

Он вручает монетку размером с нашу пятнадцатикопеечную. Пятиалтынный! Почти забытое у нас слово…

И вдруг из глубин памяти поднялся такой же киоск, деревянный, с узорчатой башенкой, на набережной Волги. Я стою рядом с отцом. Торговец подает мне конфеты. Возможно, он был похож на этого грека или также говорил «извольте-с». Не знаю. Или обертка конфет напомнила мне ту конфету, плоскую и необычайной длины.

Вот как случилось, что я, ступив на землю Греции, на миг очутился в старом дореволюционном Ярославле, в городе моего раннего детства.

«Библия и Хартия», — торжественно объявляет вывеска торговли книгами и бумагой. «Ортофагия», — пышно именует себя вегетарианская столовая, крохотная, в толстостенном, низеньком доме. Улица почти без зелени, дома в один этаж, сплошной стенкой. Улица ныряет из лощины в лощину, потом взлетает на крутой выступ, высоко над бухтой.

— Акрополь! — восклицает Игорь Петрович.

Теперь холм, господствующий над Афинами и Пиреем, виден ясно. Беловерхий, обрамленный зеленью мраморный холм, а на нем здание, известное нам со времен… Да мы всегда знали Парфенон, мы, кажется, выросли у его колонн. Дорога змеится, мы прилипаем к окнам, не потерять бы из виду Акрополь!

Все остальное как-то меркнет, тускнеет. Желтоватая гуща афинских домов, которую приподнял и разорвал вздыбленный мрамор, — лишь подножие для Акрополя, для вечной его красоты. Орлом парит она над нами, уходя ввысь, а дорога ринулась на дно долины, почти к самой воде залива. Слева промелькнул плоский, в куще деревьев, ипподром — следовательно, мы уже в Афинах.

Афинский ипподром! Храм Фортуны, хорошо известный горожанам. «Он пришел пешком с ипподрома», — так говорят о человеке, которому не повезло.

Машина опять лезет вверх. Акрополь стал чуточку пониже. Но он всегда над вами в греческой столице, где бы вы ни были. И выше любого дома, как бы он ни был высок. Есть святое правило: Акрополь должен быть виден каждому из афинян, с каждой улицы. И есть закон, запечатлевший эту древнюю традицию: в Афинах разрешено строить дома не более чем в девять этажей. Чтобы не заслонять Акрополь…

Но сделаем усилие, оторвем взгляд от Акрополя, надо же знать, какова столица сама по себе. Девятиэтажная норма явно щедра, здания здесь невысокие, хмурые, без затей, посыпанные сухой пылью известняковых гор. До чего мало южного в Афинах! Нет ни обилия веранд, открытых солнцу, ни буйства садов. Деревья сухопарые, худосочные от нехватки влаги. Сурова почва, вскормившая гениев греческой культуры, строителей Парфенона!