Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Как-то непривычно пить кислый чай, зная, что не клал туда ни варенье, ни лимон. Это — вулканические кислоты, пропитавшие пепел, и никакой марлей или ситом их не отцедишь, не профильтруешь. Не очень-то приятно, но если при каждом глотке откусывать кусочек сахара, то можно утолить жажду.

Вдруг у меня за спиной что-то бабахает, как из охотничьей двустволки. Не успеваю обернуться, как вокруг начинают падать мелкие ядрышки шлака. В потоке лавы зияет ярко-красное углубление. А ведь это местечко, рядом с нашей полевой кухней, считается спокойным уголком, не сулящим никаких сюрпризов. Я поднимаю с земли камень, решив, что это и будет самым лучшим сувениром. (Теперь он хранится как памятный дар в редакционном музее газеты «Тиеса».)

Ребята все еще трудятся на вершине кратера.

Откуда-то с гор, покрытых вечным льдом, тянет резкий ветер. Самое неприятное, что вместе с цепенящим холодом он несет от кратера дым, пепел, газы. Трудно дышать. Щиплет глаза и горло, я начинаю чихать, кашлять. Вулканологи в таких случаях надевают противогаз или привязывают ко рту содовую подушечку. Но ни противогазов, ни подушечек у нас нет: мы так и не дождались вертолета, который должен был их доставить.

Я вынимаю из кармана шоколад и, разложив его на оставленных товарищами вещах, спускаюсь вниз, обратно в лагерь.

Часа через два приходят и они. Аппетитно дымится приготовленная мною еда, но никто даже не смотрит на нее. Лица у ребят почернелые, запорошенные пеплом, усталые. О еде и думать не хотят, хотя, кроме нескольких кусочков шоколада, ничего не держали во рту с самого утра.

— Газов нанюхались, — говорит Олег.

А воду так и хлещут. Только Алеша, едва хлебнув, тут же выплевывает.

— Откуда вода? — спрашивает меня.

— Из бидона.

— Я понимаю, что из бидона, а где набрал?

— В ущелье, где всегда берем.

— Какая-то кислая, — не верится Алеше. Прополоскав теплой водой рот, он снова начинает пить маленькими, осторожными глотками. — Вода нормальная. Значит, во рту было кисло.

Алеша очень чувствителен к воде. Три года назад, во время экспедиции на Карымский вулкан, он и еще трое человек отравились водой. У них не было сил даже подняться по лестнице на второй этаж. Впоследствии анализ показал, что они получили такую дозу отравляющих веществ, которая в двести раз превышает норму. Лечились в Кисловодске, но окончательно выздоровели, охотясь на камчатских медведей. С тех пор его организм очень реагирует на вкус. Алеша для нас как лакмусовая бумажка: если он пьет, значит, можно всем пить без опаски.

Газов здесь действительно более чем достаточно. Одежда у ребят, особенно штормовка Валерия, вся изъедена невидимыми зубами и стала такая жиденькая, непрочная, что достаточно слегка потянуть, и лезет клочьями, как шерсть с линяющей скотины. Кислые газы белыми пятнышками въедаются в стекла объективов, даже чистый спирт не смывает их.

Наконец однажды, как мы и предполагали, Олег печально сказал:

— Кончилась пленка.

Конечно, для кинооператора не может быть ничего печальнее, чем израсходовать всю пленку, когда вокруг такое множество интересных, еще никогда в истории человечества не снятых кадров и сюжетов. Вся надежда Олега на вертолет, который уже давно должен был прилететь и доставить массу необходимых вещей, в том числе и несколько километров пленки для Олега. А вертолета нет как нет. Кончаются дрова, хлеб. У нас уже нет консервированных щей, не осталось ни одной банки с овощами, вышли все свечи. Больше ждать невозможно. Ребята принимают решение: Алеша, Олег и я спустимся вниз, на вулканологическую станцию, устроим скандал, а Валерий Дрознин и Вадим Гиппенрейтер останутся здесь. На двоих еще хватит хлеба на несколько суток. К тому же есть полмешка сухарей, а главное — несколько десятков кассет с пленкой, которую Вадим бережет для «сногсшибательных» кадров, и пока она не кончится — он отсюда не двинется.

Жизнь человека — цепь встреч и расставаний. Здесь, в палатке, к этой цепи прибавилось еще одно звено. Мне почему-то было тоскливо. Видимо, каждый человек переживает подобное чувство, навсегда прощаясь с людьми, среди которых узнал не только много нового, но и глубже заглянул в себя. Наверно, поэтому наше прощанье вышло грустным, — казалось, отрываешь и оставляешь здесь какую-то часть себя.

День занимался морозный, ясный.

Вулкан грохотал, как никогда: раскаты грома катились друг за другом, над кольцом кратера беспрерывно блистал пурпурный фейерверк лавы. Казалось, вулкан не хотел нас отпускать, звал к себе, обещая сказать что-то очень важное, и в какой-то момент мы действительно заколебались: а может, остаться, еще раз услышать голос земли?