Сьюзен Флетчер - Путешествие белой медведицы

— Тогда мы поняли, что ты выжил, — произнёс доктор. — По крайней мере пережил кораблекрушение. А вот выжил ли ты рядом с медведицей…

Доктор осёкся и покашлял. Подняв глаза, я впервые за всё это время встретился с ним взглядом, но тут же отвернулся.

— …этого мы не знали, — закончил доктор.

Я положил в рот кусочек трески. Прожевал. Проглотил.

— Зверолов, — продолжил доктор.

— Вы отправили его не за мной, — возразил я. — Не врите! Вы отправили зверолова, чтобы он поймал медведицу.

Доктор ничего не ответил.

— Артур! — произнёс он через несколько мгновений.

Голос звучал ласково, и слушать его было невыносимо, поэтому я вскочил — миска покатилась по полу, — отошёл и отвернулся к стене. Палуба легонько покачивалась под моими ногами; фонарь отбрасывал на доски пляшущие тени. Доктор продолжал свой рассказ, будто ничего и не произошло.

Оказалось, капитан нанял зверолова и велел тому искать нас. Корабль пошёл на восток и смог добраться до ближайшего портового города, который знал капитан, чтобы завершить ремонт и пополнить запасы продовольствия. Когда я освободил медведицу из западни, зверолов последовал за нами через залив на маленькой лодочке, которая ждала его у берега.

— Он сказал нам, где ты находишься и в каком направлении вы пошли. И тогда, — продолжил доктор, — мы поставили вторую ловушку.

Помолчав немного, он сказал:

— Артур, она никогда бы не добралась до Норвегии. Это слишком долгий путь, даже если море местами замерзнёт к зиме.

В глубине души я и сам понимал это, но мне так хотелось верить, что она сможет вернуться домой…

Я прислушался к шороху паруса, скрипу снастей наверху. Один из моряков затянул печальную протяжную песню. Я обернулся и посмотрел на доктора, который разглядывал тени на стене, погрузившись в размышления. Только сейчас я заметил, как сильно он похудел. Искал меня во время шторма и после него. Знал, что я отпустил медведицу и не собирался приводить её на корабль, но не упрекнул за это. И до всей этой истории он находил время, чтобы чему-нибудь меня учить, ценил меня не только за то, что я умею, но и за то, чему могу научиться со временем.

На меня навалилась невероятная усталость, стало трудно дышать, захотелось прилечь и закрыть глаза.

Я мог продолжать вести себя как ребёнок и обижать доктора, поворачиваясь к нему спиной, или же мог повести себя как мужчина, посмотреть ему в глаза. И я сел перед ним, подняв на него взгляд. Доктор недоумённо моргнул, но потом, казалось, его взгляд потеплел. Лицо чуть повеселело, но по-прежнему было слишком грустным для улыбки.

— Что со мной будет? — спросил я.

— Капитан сейчас бушует, но скоро остынет. Ты понадобишься ему, когда мы доберёмся до Лондона. А потом, думаю, он отпустит тебя.

Отпустит. Значит, я буду свободен. Или, по крайней мере, смогу выбрать сам, кому подчиняться дальше — валлийским принцам, или отчиму, или другому господину.

— А что будет с ней ? — спросил я.

— Она принадлежит королю, — ответил доктор. — Когда мы передадим её во власть короля, возможно, мы никогда больше о ней не услышим. О ней будут заботиться.

Я снова задумался о том, что сейчас чувствует медведица и винит ли она меня в том, что произошло. В моей голове настойчиво звучало слово предательство — оно ранило так сильно, и я скрестил руки на груди, чтобы сердце не разбилось на мелкие кусочки.

— Когда-нибудь её отпустят на свободу?

— Нет, — мягко ответил доктор, — свободы она не увидит никогда.

Доктор был прав насчёт капитана. Я провёл в кладовке неделю или около того, и, когда важные части корабля подлатали, мы отчалили в Лондон.

Через несколько дней волны перестали биться о борт.

Радостные крики, топот, шорох и скрип, громкие шаги, шум и гам — кажется, мы зашли в гавань. Вскоре я услышал, как скрипнул замок, и в кладовку вошёл доктор, держа в руках мои ботинки и пояс.

— Надень это, — сказал он. — И поживее. Капитан разрешил тебе выйти и успокоить медведицу.

Я попробовал надеть ботинки, но влезть в них не смог — возможно, мешал отёк, или крупные мозоли, или я сам вырос. Во всяком случае, ботинки пришлось отложить в сторону.

Понурая медведица мерила шагами клетку. Раненая задняя лапа по-прежнему болела — я видел это по её походке, — но выглядела она всё равно великолепно. На шерсти больше не было запёкшейся крови. Наверное, её помыли, поливая водой из ведра: я и не помнил её такой чистой и белоснежной. Когда мы вместе бродили на суше, я успел привыкнуть к тому, что медведица такая большая, но сейчас её крупная фигура поразила меня с новой силой.